Как-то я поднялась с постели, чтобы попить на кухне воды из крана. Попив, выпрямилась и тут же начала слепнуть. Над головой горела люминесцентная лампа. Но поле зрения по краям стало черным. Словно облако, надвинулась тьма и закрыла часть комнаты. Я могла смотреть вверх и вниз, но черное облако не исчезало. Потом оно стало расти, расширяться. Я рухнула на кухонный пол и распласталась на холодных плитках. В душе я надеялась, что хоть теперь-то засну. Я пыталась не сопротивляться. Но спать не могла. Мой организм отказывался спать. Мое сердце стучало, как молот. У меня перехватывало дыхание. Вероятно, в тот момент я подумала, что прямо сейчас умру. Сейчас. Сейчас. Но сердце продолжало уныло и упорно стучать в груди, словно Рива в мою дверь. Я хватала ртом воздух. Я дышала. Я тут, думала я. Я не сплю. Мне показалось, что в дверь кто-то скребется. Потом послышалось эхо. Потом эхо того эха. Я села. Мне ударил в шею порыв холодного воздуха. «Кш-х-х-х», — сказал воздух. Это был шум крови в моем мозгу. Ко мне вернулось зрение. Я поплелась на софу.
Я смотрела Дженни Джонс и Мори Повича в ночной новостной программе «Ночная линия».
Когда пришло двадцатое января, я снова отправилась к доктору Таттл. Я была как пьяная, когда одевалась и шнуровала ботинки на резиновой подошве — нашла их в шкафу и не могла вспомнить, когда купила. Я ехала в лифте как пьяная, шла по улице как пьяная, так же чувствовала себя и в кебе. Я протопала по ступенькам к коричневому кирпичному дому доктора Таттл и целую минуту звонила по домофону, пока она наконец не подошла к двери. Заснеженная улица слепила меня. Я закрыла глаза. Я умирала. Я скажу об этом доктору Таттл. Я была на пороге смерти.
— У тебя огорченный вид, — будничным тоном заметила она через стекло из вестибюля. Под флисовой курткой с капюшоном на ней была длинная красная пижама. Волосы падали на лоб и закрывали верхнюю половину очков. На ее шее снова красовался ортез.
Я не была у нее больше месяца. В гостиной на радиаторе полная свечей менора таяла и роняла воск на противень. Искусственная елка была засунута в угол; ее верхняя треть отвалилась и торчала тут же, рядом, из упаковки для молока. Ветки были украшены бордовой мишурой и чем-то наподобие женских украшений — бусами из искусственного жемчуга, браслетами под золото и серебро, детскими тиарами со стразами и клипсами.
В офисе пахло йодом и шалфеем. Место медицинской кушетки, на которую не разрешалось присесть, занял огромный массажный стол цвета лейкопластыря.
— Я теперь дипломированный шаман, или шаманиха, если угодно, — сообщила доктор Таттл. — Если не хочешь стоять, можешь забраться на стол. Ты выглядишь плоховато, краше в гроб кладут. Кажется, есть такое выражение?