— Я же не педофил. Я же не с пальмы упал, сорвавшись плохо зацепившимся за лианы хвостом, — размышлял я. — Конечно, я мужик, я сибиряк. А мужик ребёнка не обидит.
Я очень серьёзно воспринял порыв этой молоденькой немецкой красавицы. Это был именно порыв, порыв юной души. Нам завтра уезжать в Союз. А девушке расставаться не хотелось. Я обнял её за плечи, поцеловал и, глядя в глаза, начал говорить. Я не хотел обидеть эту искреннюю девчонку. Я не хотел пользоваться её романтической слабостью и воплощать в реальность её милые фантазии. Я не хотел овладеть её красивым и непорочным телом, оставив после себя кучу проблем для её семьи. Я говорил ей нежно, мягко, но прямо, без выкрутасов:
— Хельга, ты очаровательная, очень красивая девушка. Быть с тобою рядом — счастье для любого мужчины. Твоё предложение восхитительно, отказаться от него может либо сумасшедший дурак, либо мужчина, желающий тебе счастья. Подумай сама. Тебе осенью идти в 11 класс, учиться в школе. У тебя вся жизнь впереди и любовь, и материнство. А у меня дома есть жена Лена и маленькая дочь, которую звать почти как тебя, Ольга. Как я буду чувствовать себя перед ними? Как я должен чувствовать себя перед тобой и ребенком, который будет за много тысяч километров в Германии, а я в Сибири? Подумай об этом, майн либэ. Ты должна понять меня, Schönheit (красавица).
Её глаза стали изумрудно-синими и наполнились слезами.
— У тебя есть мужена, Сергей, — дрожащим голосом повторяла Хельга. — Мужена, мужена, мужена… — она была в крайней степени расстройства.
Она стала что-то говорить, ломая русские слова, перемешивая их немецкими фразами, и в конце горько разрыдалась. Она не ожидала и не могла подумать, что её милое предложение себя, всего самого дорогого, главного, что у неё есть сейчас — её молодого, стройного и манящего своей красотой тела, может не найти поддержки у молодого мужчины. Она плакала. По её красивой упругой груди пробегали чарующие эротические волны. Грудь вздрагивала вслед за вздрагивающими плечами. На улице была жара, девчонки не одевали бюстгальтеры под футболки и от этого были еще желаннее, сексуальнее и привлекательнее. Чем больше она плакала, тем больше напоминала мне маленькую девочку, ребенка, которого незаслуженно обидели. Слезы, переливаясь, как драгоценные камни в закатных лучах солнца, падали на её футболку. Через несколько минут почти вся футболка уже была мокрой. Хельга ладошками вытирала, размазывая слезы по лицу, и её белокурые волосы тоже становились мокрыми. Она была очаровательной своей детской непосредственностью и искренностью. Наверное, она думала о непредсказуемости русских: