— Да, — я послушно киваю головой.
— У вас есть немецкая виза? — продолжает она?
— Нет.
Я начинаю понимать, что меня поджидает очередной сюрприз.
— У вас будет очень маленькое время на пересадку, около пятнадцати минут, вы не могли бы, взять ручную кладь и пойти со мной?
— Да, я снова киваю головой и начинаю перелезать через спящего рядом со мной мужика. Главное ничего не забыть.
Меня отводят бизнес класс, здесь тоже все еще спят. Меня и еще одного пассажира сажают рядом с выходом. Стюардесса объясняет, что самолет немного опоздает, поэтому нас отвезут прямо к другому самолету. Она просит наши документы и посадочные талоны. Мы отдаем ей паспорта, она забирает и уходит.
— Во, фашисты, вечно накосячат, а нам потом расхлебывай! — говорит мой новый сосед неожиданно громко и по-русски. Я вздрагиваю.
— Кстати меня Вова зовут, — продолжает он так же громко, — а тебя?
Я прижимаю палец к губам и показываю на спящих вокруг нас людей. Вова недоуменно пожимает плечами и разваливается в кресле.
— Нет, чтобы сразу сюда посадили, — ворчит он себе под нос, и через пару минут издает ровный могучий храп.
Иллюминаторы закрыты, я сижу на кресле ближе к проходу, и мне его не открыть. Я смотрю вперед. Дверь в кабину пилотов открыта, стюардесса разносит пилотам кофе и еду. Впереди тоже ничего не видно, на лобовом стекле отражается приборная доска. Любуюсь огоньками на стекле и погружаюсь в свои невеселые мысли.
«Зачем он это сделал?», — думаю я о Томе, пытаясь найти хотя бы какое-то рациональное зерно в его поведении. «Скучно ему, — говорит мой внутренний голос. — У него все есть, деньги, дом, он облизан и залюблен со всех сторон, ему не о чем беспокоиться. Ему даже о потере работы не нужно переживать, он акционер и совладелец группы компаний. А душа хочет трудиться. Тебя же учили в школе, что душа обязана трудиться. Его, наверное, тоже учили, не даром он про Достоевского говорил, вот он и трудится, создает себе повод пострадать. Теперь у него есть настоящая тема— я ее люблю, а она уехала в Россию. Посмотрите на меня, как я страдаю. Круто же». А если я там умру? — пытаюсь я спорить с внутренним голосом. «Умрешь — так это еще и лучше, мертвых любить легче, они ничего не просят, ничего делать для них не надо, да и страдать по ним проще — диван, кальян и танец теней из „Баядерки“». А Виталик? — спрашиваю я, но тут же запрещаю себе про это думать. Слишком страшной мне кажется эта правда.
Вскоре мой нос улавливает запах еды. В эконом классе уже разносят завтрак, но здесь еще тихо и темно. Видя, что я не сплю, стюардесса приносит мне еду. Есть совершенно не хочется, прошу кофе. Кофе все такой же мерзкий, выливаю в него два пакета сливок и высыпаю четыре пакетика сахара, но все равно он горчит на вкус. Вспоминаю, какой у нас замечательный кофе на работе. Воспоминания снова загоняют меня в тоску. Наконец начинают будить и бизнес класс. Хотя еще не объявили о том, что мы снижаемся, я чувствую, как самолет начинает терять высоту. Пилоты выключают освещение в кабине и сквозь лобовое стекло виднеются огоньки городов. Я подвигаюсь поближе к проходу, чтобы лучше видеть, но стюардесса закрывает дверь в кабину пилотов.