Впрочем, полагаю, что и сейчас, когда культура не в почете, многие из нашего литературно-го цеха захотели бы, наверное, заняться хоть таким ремеслом.
Была и еще одна занятная встреча, в свердловском аэропорту, где застрял я однажды из-за непогоды, на пути из Москвы в Иркутск. Бессмысленно болтался по холодному ночному аэро-порту, пока в каком-то дальнем полутемном углу не наткнулся на рекламный щит здешней парикмахерской и там в разделе "Бороды" узрел знакомую физиономию Шермана.
Ошибки быть не могло, такая борода существовала в одном экземпляре на всю Сибирь!
Мне даже почудилось, что за спиной прозвучало привычно-утробное: гхы, гхы, гхы...
Эта встреча настолько меня развлекла, что пропали и нетерпение, и злость на Аэрофлот, накопившиеся за долгое время, а время ожидания, не столь уж долгое, как казалось вначале, скрасило лицезрение родной физиономии.
"Шерман, Шерман, каналья ты этакая, - произносил я, - наконец-то пробил ты путь к славе своей знаменитой бородой!"
И далее, уж совсем по-современному: "Стригите бороды, как это делает наш замечательный современник Шерман!"
Может, я преувеличиваю и мои словеса были не таковы, но произносились они с истинным восхищением, ибо я узнавал и в этом поступке героя нашего времени Женю Шермана.
В жизни же, как я и полагал, все было элементарно. Случилось, маялся мой дружок без выпивки, забрел с горя в здешнее фотоателье и согласился на съемку столь редкой и колоритной северной бороды за какую-то трешку...
Многие парикмахерские Урала и Сибири украсила тогда борода Шермана, и не было, говорят, отбоя от желавших его с такой честью поздравить. А я подумал, что народ наш и впрямь велик, если прочувствовал главную причину: не на что было человеку выпить.
Была у Шермана одна слабость, некоторый род клептомании, которую я не смог ему до конца простить. Это нас надолго развело.
Но однажды, случилось, в Москве, в Доме литераторов, столкнулись лицом к лицу возле раздевалки, он сам ко мне подошел и негромко предложил, пригибая голову, как перед ударом: "Может, посидим... - Помолчав, добавил: У меня сын, понимаешь ли... умер..."
Ну а самая последняя встреча была в Пицунде, на семинаре российских очеркистов. Круг, как говорят, замкнулся. Мы были в возрасте Буковского, или, по крайней мере, такими видели нас наши семинаристы.
Работали мы с Шерманом в одной группе. Народец подобрался в основном из провинции, зубастый, тертый, пишущий, с ними было любопытно общаться. Вспомнили незабвенной памяти Константина Ивановича, который из своего заоблачного далека, наверное бы, порадовался, что болельщиков за судьбу России не поубавилось.