Танюша смутилась. Но Сергей Васильевич широко улыбнулся и кивнул ей:
— Представьте, что вы не просто живете с ней, а ждете ребенка. Конечно, у вас нет детей, но вы можете представить, как идет этот процесс. А ребенок это результат вашей любви. Проникните в ее душу. Ну, скажем не так громко, а проникните в е жизнь. Поймите, почему и как она писала. Что было вокруг. И вот этот ваш ребенок будет истинным, последним судьей ее стихов. Он соединит два времени — ее и наше. Из его судьбы мы поймем, насколько она могла бы жить сейчас и как мы жили бы тогда. Согласитесь, что идея не тривиальная.
Танюша пожала плечами. Предложение Сергея Васильевича было необычным:
— Нам о чем — то таком, говорили на психологии, — ответила Таня, — это называется погружение. Попытка понять смысл поступков другого человека, погрузившись в его психику.
— Вот видите, вот видите, — кивнул Сергей Васильевич, — значит, такое уже есть. Вам надо адаптировать эти методы к филологии. Согласитесь, что понять поэта еще важнее, чем понять его стихи.
Веселые зайчики на потолке смеялись над ней, они овили: «вот мы свободны, а тебе еще предстоит помучаться».
— Подумайте, — развил мысль преподаватель, — все будут бубнить о формах стиха, о режиме, о давящей руке Сталина и прочей тысячи раз изжеванной лабуде. И только вы сможете понять Бертольц, настолько близко насколько ее мог бы понять ее ребенок. Вы только представьте, насколько это интересная и сложная проблема. Я считаю, что это будет отличным завершением вашего постижения как литературы, так и нашей истории. Согласны?
Танюша снова пожала плечами. Может это было неплохо, но деваться ей было некуда, приходилось соглашаться и на погружение и на разгружение и на все интеллектуальные выверты преподавателя. Может солнечным зайчикам по потолке и жилось легче, но интереснее было Танюше.
Татьяна Бертольц закурила папиросу. «Казбек». Зажгла спичку жестко и грубо. Первую спичку и вовсе сломала и выбросила ее на пол. Коробку открыла резко и нервно. Надорвала упаковку с угла и вытолкнула гильзы папирос. Совсем не по — женски, но в ее положении выбирать не приходиться. Положении.
«В каком положении», — затянулась душистым дымом Татьяна. Ее муж Константин уже три месяца был в НКВД. Забрали его ночью. Как и всех. За что она не спрашивала — знала, что ей никто не ответит. Теперь о нем можно говорить, что он сидит. Таких было много, кто пропадал, их часто искали, но редко ждали. А сегодня она поняла, что в их жизни с Костей завершилось все. И нечего больше уже не будет. И быть не может. Если он когда-нибудь и вернется к жизни, то их жизнь уже никогда не вернется. Они чужие. И он, и она друг друга уже не узнают. Только если на улице, как бывшие товарища втолкнуться и поговорят немного. Но они чужие. Его жизнь пошла по одной колее. И что-то сломалось и в ее жизни.