Небосвод несвободы (Габриэль) - страница 18

На первую страницу
А в пространстве вокруг нет ни ветра, ни ветерка,
а посмотришь наверх — ни луны нет, ни звездной пыли.
Вдоль размякшей тропы равнодушны и дуб, и тис…
Ты идёшь и идёшь, потому что богам угодно,
чтоб нашёл ты то место, где Лета впадает в Стикс,
и река
наконец-то
становится полноводна.

Конь

Когда вокруг не так, не то,
когда удача — в сотнях лье,
ко мне приходит конь в пальто,
пошитом в местном ателье.
Он не умеет говорить,
на нём ни сбруи нет, ни страз,
но нашего молчанья нить
дороже всех на свете фраз.
Конь заедает сеном чай
и грустно смотрит за окно,
в котором вечера парча
укрыла дня веретено.
Как хорошо иметь коня
(в хорошем смысле, господа)!
Конь лучше всех поймёт меня,
причем практически всегда.
Его печальные зрачки,
слегка поставленные врозь,
мне светят, словно ночнички,
и видят, видят всё насквозь.
И явно ни к чему при нём,
тоскливый издавая стон,
вопить: «…ись оно конём!»,
поскольку это моветон.
Когда угас в душе огонь,
когда не радует ничто —
пусть будет рядом этот конь
в потёртом стареньком пальто.

Волны

Багаж забот на плечи давит многотонно.
Взамен надежды — только мнительность и страх…
А домик мой, который сделан из картона,
опять дрожит на атлантических ветрах.
Тепло уходит, как тут спичкою ни чиркай.
Пора отбросить коробок, умерив прыть,
и ощутить себя чуть видимой песчинкой,
которой, в принципе, могло бы и не быть,
по атомарной незатейливой структуре
такой же точно, как и тысячи других…
И бесполезно заклинанье «Снип, снап, снурре»,
и полночь близится, и голос сердца тих.
Моё светило заплутало в тёмной чаще,
мои тропинки поворачивают вспять…
Добро пожаловаться, всяк сюда входящий.
Вдвоём уютнее над бездною стоять.
В краю гриппозных неприкаянных туманов
умерим в душах чужеродный шум и гам,
чтоб волны памяти, по коим плыл Тухманов,
как корабли, пристали к нашим берегам.

Сон о Паниковском

Что за дьявольский сон? Что случилось со мной?
«Антилопа», фемины, обноски…
В пять утра, перед самым подъёмом, весной
мне приснилось, что я — Паниковский.
Нет жилья, нет друзей, нет единственной, той,
без которой мир плоский и зыбкий…
Лишь сверкает убожеством зуб золотой
в эпицентре щербатой улыбки.
В жалком мире моём — беспредел и бардак,
нет простора моим эмпиреям…
Как же можно судьбе издеваться вот так
над безденежным старым евреем?!
Кто я в прошлом? Считай, беспородный акын.
Через миг — окончанье концерта…
Лейтенанта ли Шмидта законный я сын,
или, может, Зиновия Гердта?
Не желают со мной дел иметь наяву
парижане, берлинцы и венцы…
Неужель оттого, что я глупо слыву
нарушителем важных конвенций?!
Я мудрец. И мне ведомо всё обо всём.
Так зачем же, не видимый Богу,
Следующая страница