В одной руке — баллончик, в другой — фонарик. Иду моль травить подвальную, муравьев или тараканов. Сейчас отругаю Веру, чтобы не пугала народ зря, и назад, на пост, кусочком бесплатного сыра работать.
Не обращая внимания на протесты Маркизы, я вышел на лестницу, спустился вниз, стараясь не споткнуться. В кино герои, а больше героини постоянно спотыкаются, роняют фонарики, пистолеты, мобильники, падают сами, и, вместо того, чтобы быстренько встать, только беспомощно визжат, пока к ним приближаются чудовища и маньяки.
Ну, я не в кино.
Я в Теплом.
Подвал был столь же неприветлив, как и днем, но я шел по нему по-хозяйски, высвечивая мощным лучом галогеновой лампочки амбарные замки, трехколесный велосипед без педалей и цепи, дырявое корыто и прочее добро, которое прятать под замок глупо, а выбросить жалко, вдруг пригодится.
Вот и моя клетушка, а следующая — соседей. Дверь открыта, похоже, горит огонек, но мой фонарик его забивает.
— Вера, ты здесь? — позвал я.
— Ой, Корней Петрович, вы? — отозвалась соседка.
— Я, я, — зря, что ли, немецкий в школе учил. — Ты, Вера, зачем кричала?
— Мне просто показалось, — ответила она. — А что?
Спрятав баллонщик в карман, я заглянул в отсек. Вера, стеллажи, грибы, никаких маньяков.
— Ничего. Нервы.
— Ой, у меня тоже, после вчерашнего. Какой ужас! На улицу выйти страшно. Как она, ваша санитарочка?
— Поправится, надеюсь — бабе Насте шестьдесят четыре года, а она все санитарочка. — Раз только показалось, я пойду.
Вера занялась вешенками, а я поплелся назад. Хорошо хоть, подмогу не позвал. То-то опозорился б.
Жаль, не спросил, что именно показалось соседке. Ладно, не важно. Пусть хоть крысиный король явится, я больше из квартиры ни ногой. Заварю свежего чаю и буду читать про африканские приключения. Очень успокаивает.
Пробыл в подвале я дольше, чем думал: на лестнице было темно, сумерки перешли в ночь. Вдалеке громыхнуло. А, это тучи грозовые наползли, оттого и тьма. Только-только подсохло, и на тебе. Одно слово — Топлое.
Узкий пучок света фонарика едва не сметал пыль со ступенек. Ярко светит. Но только в одном направлении.
На середине лестничного пролета я вдруг понял, что за мной кто-то идет. Не просто идет — крадется.
Я хотел было развернуться — резко, внезапно, — как в спину мне уперлось что-то острое.
— Не двигайтесь, доктор!