Долгое время шахматная жизнь едва теплилась, но постоянное отключение электричества неожиданно разбудило творческие силы. Когда молчит телевизор, столько вдруг времени высвобождается! Особенно у сельской интеллигенции из белоручек, что ни огородов не заводит, ни скотины, ни даже кур. Вроде меня.
Спорткомитет ютился в плохоньком домишке, постепенно уходящем в землю. Не калмыки мы. Черноземцы. У нас не степи знамениты, а пашни. Чернозема на аршин. Воткни палку — растет!
Вот одни палки и растут… Нет, хлебушек тоже родится, и родится неплохо, но сколь его с земли не возьми, все убыток. Долги только в гору идут — за горючку, за запчасти, за кредиты, за красивые глаза. Не дается богачество в руки народу, плачь, не плачь. Но по отдельности есть и у нас богатенькие, немного, но есть.
По пути купил баллон пива. Большой, двухлитровый. Покупать пиво хирургу теплинское общественное мнение дозволяет. Шахматисты пиво любят. У нас хоть и не «Режанс», но кружки большие, старинные, еще с советских времен: граненые, на пол-литра.
Я угадал: в спорткомитете шахматистов было трое. Я — сам-четвертый. Как раз по кружке на брата.
Бахмагузин и Соколов играли, а Морозовский томился без соперника. Мы, вторые номера местной шахматной иерархии, время от времени играли с соседями из Веневского, Рамонского и Поворинского районов, а раз в году дружно ездили в Черноземск защищать честь района. Защитнички не хуже других…
Я поставил баллон на свободный столик.
— Пиво без водки — деньги на ветер, — заметил Бахмагузин. Мысль эту он привез из потерянной страны Чехословакии, в которой побывал еще в темном социалистическом прошлом, будучи молодым хлеборобом-ударником. Там, на вечерах чехословацко-советской дружбы, они вместе с чешским пивом пили московскую водку, и получалось полное взаимопонимание.
— На ветер, так на ветер, — я расставил фигурки.
— У нас самогоночка, марганцовкой правленая, противогазом чищенная, медком сдобренная, смородинкой облагороженная, — соблазнял Бахмагузин.
— Нет, я свою норму выбрал. Еще с утра, уж пришлось.
— Говорят, в Волчьей Дубраве того… пошалили… Насмерть.
— Было дело, — я не люблю распространяться ни о живых пациентах, ни о мертвых. В первом случае врачебная тайна. Во втором — тайна следствия. И вообще, я отдохнуть хочу. Отвлечься.
— В магазине слышал, колом проткнули сердце, — продолжил Бахмагузин. Судя по всему, позиция его безнадежна.
— А что ты в магазине делал-то?
— Так… Зашел…
— Должно быть, разбогател?
Поняв, что подробностей от меня не дождаться, он вернулся к позиции на доске.