– Хорошая идея, – похвалила отца Елена.
До трагических двадцатых чисел июня сорок первого года оставалось всего ничего – чуть больше месяца.
Вряд ли кто из девчонок-сигнальщиц мог состязаться с Полиной Егоровой в красоте, в умении держаться на людях, в обаянии, – и вместе с тем подружки называли ее «ШП» – «швой парень», – она умела быть душой коллектива, громоотводом от всех бед, к ней приходили поплакаться даже умудренные жизнью, с подкрашенными седыми локонами бабы, – и Полина никому не отказывала, старалась помочь – и советом, и делом, и даже деньги свои отдавала без надежды получить их когда-нибудь обратно. Хотя денег у Полины было очень немного, Полина их не жалела… Характер у нее был отцовский.
Окончание войны с финнами в марте сорокового года Кронштадт отмечал пистолетным грохотом пробок, лихо выдергиваемых из бутылок с шампанским, песнями и музыкой духовых оркестров, радостью, что балтийцев военная беда не тронула, похоронки были редкими, и никто не хотел верить в то, что может грянуть еще одна война, много страшнее и затяжнее, чем кампания с северо-западным соседом…
Увы, эта страшная война грянула.
Балтика к ней оказалась подготовленной. За две недели до начала бойни адмирал Кузнецов приказал заминировать заливы и перекрыть все подступы к Ленинграду, чтобы ни одно чужое корыто не смело уткнуться носом в питерский берег и высадить десант…
Расчет адмирала оказался верным – с моря немцы так и не сумели подступиться к Питеру – облизывались, как коты, потирали лапы, а потом поджимали хвосты, опасаясь, как бы их не поотрывало взрывами морских мин.
Большинство балтийских кораблей, готовясь к тяжелой зиме, списало экипажи на берег – в помощь пехоте, на кораблях оставалось немного народа, ровно столько, чтобы корабль не умер без людей, – лишь для поддержания жизни в нем.
Остальные моряки воевали в окопах.
В сентябре на Ленинград был произведен жесточайший налет – немецкая авиация сровняла с землей Бадаевские продуктовые склады. В воздухе летали сплющенные банки говяжьей тушенки и коробки с расплавленным мармеладом…
В Питере запахло голодом.
В окопах побывал и мичман Коваленко, но через некоторое время его с передовой отозвали, вернули в Кронштадт.
Коваленко появился в Кронштадте смурным холодным утром, когда с неба начала валить холодная, будто состоявшая из острого колотого льда, крупка, которая скоро превратилась в дождь, перемешалась со снегом, все живое залезло под крыши, попрятались даже дежурные сигнальщики, следившие за морем, не говоря уже о воронах, чайках, воробьях и прочих живых душах, обитавших в крепости.