– Главное, Саша, курицу зарезать, – Полина вскинула указательный палец, потыкала им в воздух, – все остальное – проще.
Она как в воду глядела.
У Коваленко имелся хороший трофейный кортик – то ли испанский, то ли португальский, не понять, из качественной стали – кортик легко рубил гвозди и от этого становился еще острее, еще безотказнее, мичман прошелся по нему корундовым оселком, которым правил бритву, проверил лезвие на собственной щеке, кивнул удовлетворенно – кортиком можно было бриться.
Курица, которую он принес, была вздорной, крикливой, вообще непонятно было, кто это, курица или петух, не говоря уже о национальности ее, – пряча кортик за спиной, приблизился к ней и, поняв, что умерщвлять всякую живую душу, за исключением фашистов, – штука нелегкая, ознобно передернул плечами.
– Цып-цып-цып, – позвал он курицу успокаивающим шепотом, но этим только насторожил ее.
Грозно, по-петушиному заклекотав, курица вздернула голову и подозрительно оглядела мичмана.
– Нет, не морячка ты, – произнес мичман заискивающе, чем еще больше озаботил курицу.
Тут Коваленко сделал то, чего, наверное, не должен был делать – извлек из-за спины кортик и лихо рассек им пространство. Попал курице точно по шее. Голова куриная с широко распахнутым клювом отлетела в сторону и проворно, будто живой мячик, заскакала по земле, само же тело, лишенное головы, деловито развернулось и помчалось от землянки прочь, в густые, облепленные зелеными мухами кусты.
Мичман обомлел: он много чего повидал на свете, но такого не видел никогда. В следующий миг спохватился, глянул на голову, шебуршавшуюея на земле и, плюнув в нее, помчался за курицей, так ловко улизнувшей от человека.
В руке он продолжал сжимать кортик.
А безголовая курица очень шустро прыгнула в кусты, протаранила их насквозь и исчезла. Коваленко сплюнул себе под ноги и почесал затылок – такого финта от хохлатки он не ожидал. Полина выбралась из землянки и, быстро сообразив, что же произошло, расхохоталась.
Мичман напрягся было, хотел выругать жену за неуместный смех, но потом понял, что это глупо, и расхохотался сам: положение его было более смешное, чем нелепое – ведь под такой кирпич, внезапно спрыгнувший с крыши, может угодить кто угодно, не только мичман – даже капитан первого ранга.
На память о сбежавшей курице чете Коваленко осталась только куриная голова с сизыми веками, наползшими на рыжие помутившиеся глаза, и голодно распахнутым клювом. Само тело, оказавшееся таким прытким, с жилистыми голенастыми ногами и плохо прикрытой жидким пером гузкой, супруги Коваленко так и не нашли.