Все эти наблюдения и размышления в реальном времени заняли не больше секунды — двух. Конечно, если бы тело, так внезапно возникшее перед моими глазами, было высечено из мрамора или отлито из бронзы — пусть даже без лишних деталей (таких как руки там или голова), я бы походил с полчасика вокруг и осмотрел бы оное произведение искусства во всех ракурсах. А так, когда все эти прелести представлены в натуральном виде — реагировать надо мгновенно: или сразу хватать за здесь и переходить к конкретным действиям, или, в довольно редком случае, если вдруг девушка попалась порядочная, то есть любит немного поломаться для порядку, для начала надо навешать на её розовенькие ушки побольше лапши о прекрасных глазах, чудных волосах, и, — в последнее время они это особенно любят, — о несравненном интеллекте. А уж потом можно хватать за здесь и переходить к конкретным действиям. Ну, в особо тяжёлых случаях требуется ещё подарить какой-нибудь веник из цветов и продекламировать, закатывая глаза, парочку вызубренных заранее стихотворений из классики, хотя последнее время к таким крайним мерам приходится прибегать очень и очень редко. Обычно вполне хватает пары бутылок пива или (что гораздо эффективнее) пары рюмок водки.
Из принципа 'кашу маслом не испортишь', я выбрал вариант с лапшей. Однако втирать даме о её бездонных лучистых глазах цвета… (кстати, какого цвета, — надо ещё посмотреть), глядя при этом на то место, на котором я закончил осмотр её достопримечательностей, не то, что бы очень неприлично в наше время, но, во всяком случае, — непрофессионально. Пришлось оторваться от созерцания и поднять взгляд на уровень этих самых бездонных и лучистых. Попутно, естественно, пробежавшись этим самым взглядом по всем частям соблазнительного тела в обратном порядке. В результате чего мой несознательный организм пришёл в высшую степень боевой готовности. Ну не повезло моему трезвому и холодному рассудку с моим же безответственным и распутным организмом, что тут поделаешь? Единство и борьба противоположностей, на том и стоим.
А глаза… Глаза действительно оказались бездонными. И лучистыми. И знакомыми до боли. Как и каждая чёрточка этого лица. Лица, которого я не видел… сколько же прошло? Пять, нет — шесть…. Шесть лет. С хвостиком. Так долго… А она совсем не изменилась.
— А ты совсем не изменилась. То есть здравствуй, Танюша… Конечно не помешала… — промямлил я в замешательстве, автоматически поднимаясь из кресла (въелись же эти дурацкие правила приличия, типа — нельзя сидеть, если рядом дама стоит, — срабатывает на уровне рефлекса, хоть я вроде бы и не гусар, — гусары все вымерли давно вместе с мамонтами; и не джентельмен, — рылом не вышел, да и живу не на том мередиане, — от Гринвича далековато, и происхождение совсем даже не джентльменское, а самое что ни на есть рабоче-крестьянское. Короче — родители вдолбили, хоть и были коммунисты (а кто тогда не был?), вместе с прочей фигнёй, вроде 'не укради', 'не убий', и те де, и те пе. Это сейчас и по ящику, и в прессе (которая почти вся стала ярко — жёлтого цвета) долбят, что страшнее коммуниста зверя нет, но, как на меня, так самый добрый современный демократ в двести — двести пятьдесят раз хуже самого злобного коммуниста периода Союза).