Времена го(ро)да (Дёмкина) - страница 2


Армия атлантов и кариатид укладывает складки форменных хитонов согласно установленному образцу, подравнивает кудри — а если кто-то согласится подменить, можно и размять затекшие мускулы. Как только с рек сходит лед, по батальонам бегают купаться: мальчики под одним мостом, девочки под другим, грифоны и сфинксы — отдельно.

Лето

Тусовка богов и вовсе зарезервировала себе лучший пляж у Петропавловки. Туда Аполлоны подвозят на своих квадригах строгих Афин и игривых Диан, с шиком припарковываются у ворот и полночи играют в пляжный волейбол. Каким-нибудь простым львам к ним лучше не соваться — кинут золотой и пошлют за вином, словно комнатную собачку, а где им найдешь фалернское, когда вокруг продают только по-плебейски закатанное в жесть пиво?


Все это уже летом, летом. А пока весенняя лихорадка оживляет все вокруг. Решетки оград пробуют все новые и новые узоры, не зная, что будет модным в этом сезоне. От этого калейдоскопа у случайных прохожих рябит в глазах. Фасады домов натирают барельефы, как медали перед парадом, и мечтают о том, как бы стряхнуть с балконов весь хлам, сваленный туда бестолковыми жильцами. Кокетливо изгибаются балюстрады лестниц. Перемигиваются фонари. И даже вечно запертые ворота, заразившись атмосферой общего нервного возбуждения, требуют поднять им веки.


Сквозь шелушащуюся краску на фасаде Биржи пробиваются свежие тонкие побеги колонн. Дворец Белосельских-Белозерских все никак не может остановиться в подборе колера, последнее достижение — цвет бедра ошпаренной нимфы — заставляет испытывать неосознанную нервозность непривычных к такому гламуру приезжих. Камни Тучкова переулка мурлыча прогибают спины под ногами редких прохожих. Колоннада Казанского еще шире раскрывает свои объятия настречу проспекту. Но все это так ненадолго.

Осень

Осень входит в Питер со стороны Петергофа — там тихо шелестя начинает облетать позолота, и дворники равнодушно сметают ее вместе с листьями. Скульптуры сменяют летние тоги на утепленные. Вся архитектурная растительность после летнего барочного буйства постепенно впадает в летаргический сон. Ангел на вершине столпа ежеутренне перекладывает крест с одного плеча на другое, чтобы хоть как-то сохранять осанку при такой адской работенке. Он жалуется на ревматизм — но сосед с арки Главного штаба его просто не слышит, слова относит ветер. Во время наводнений сфинксам снятся сны о египетской пустыне с ее поджарым одноглазым солнцем. И только гордые львы делают вид, что они так и родились — под сетью мелкого и холодного питерского дождя.