— Нет! Если выстрелишь в него, клянусь, никогда не узнаешь, где Евангелие!
— А я вот, наоборот, не сомневаюсь, что узнаю. Ты будешь, сука, радоваться, что можешь мне его показать и сразу после этого сдохнуть!
И дуло сползло с моей головы в сторону.
«Надо ударить двумя пальцами в глаза», — решила я. Видела, как это делают в кино.
Дальше произошло сразу много действий одновременно. Со стороны лестницы грянул выстрел — не тихий, как у пистолета с глушителем, а настоящий, полновесный, от которого гудят барабанные перепонки. Александр дернулся и застыл. Георгис, поднырнув под направленной в его сторону рукой Сандро, бросился меж нами. Вместе они повалились на пол.
Воздух затрясся от криков и топота. Обхватив Йоргоса за плечи, я зажала рану на его шее одной рукой, другой — его бок. Откуда-то из-под потолка к нам нагнулся Ставрос:
— Йоргаки, малыш, почему в последнее время там, где ты, там стреляют?
Йоргос ничего не ответил. Дыхание ему давалось с трудом. Взглянув на меня, он закрыл глаза и уронил голову.
— Врачей сюда! Живо! — закричал страшным голосом, еще громче, чем его выстрел, Ставрос. Я не сразу поняла, что плачу и тоже кричу. Ставрос оттащил меня к стене. Йоргоса взяли в кольцо врачи, отодвигая ногами безжизненные конечности лежавшего рядом Александра.
Помню ощущение холода в руке, когда мне делали укол какой-то успокоительной смеси. Когда сознание чуть прояснилось, обнаружила перед собой Ставроса, державшего меня за плечи и размеренно, кажется раз в двадцатый, повторявшего:
— Рана на горле у него неглубокая, артерии, вены не задеты. Он потерял много крови, но не слишком много. Его уже везут в больницу, он уже под капельницей. Нам позвонят.
Увидев, что взгляд мой сфокусировался, он махнул рукой, подзывая молоденькую медсестру. Она осведомилась, где душ и есть ли у меня запасная одежда. И мы побрели в спальню. Вынув из чемодана шорты с майкой, я шагнула в ванную и заперла дверь.
Весь римский костюм был в крови Йоргоса. Вспомнились черная водолазка с юбкой. В последнее время только и делаю, что порчу и выбрасываю одежду. Я в отупении привалилась к стене.
«Если Йоргос умрет, я тоже умру. Чертово Евангелие! Хватит с меня!» Это были первые осознанные мои мысли. Они принесли облегчение. Вот, кстати, и бритва — та самая, Димитриса, которую брал Иван.
Вымывшись и переодевшись, я снова опустилась на пол, взяв бритву в руки. Мне не хотелось покидать ванную, внутри которой все было ясно и, пока дверь оставалась закрыта, не было риска обнаружить, что моего мира за ней больше нет.
В дверь настойчиво постучали.