В сторону третьего спутника я смотреть избегала.
За узким проходом скалы расступились. По широкому ложу ущелья тек ручей.
Разделившись направо и налево, мы переоделись за пушистыми, к сожалению, уже отцветшими кустами олеандров. Надев джинсовые капри и белую тунику, я улыбнулась, взглянув на Машу:
— Хорошо, что ты не водишь по ущельям группы немецких старичков. У половины случился бы инфаркт, увидь они тебя в мокрой футболке.
В ответ получила хмурый взгляд и презрительный цедеж сквозь зубы:
— Посмешнее ничего не придумала?
Не желая ни ругаться, ни вникать в причины ее резкой смены настроения, я вышла из кустов. Купание в холодной воде бодрило и наполняло тело радостью. Мужчины, тоже переодетые, обсуждали, можно ли идти по камням вдоль ручья.
Как показала практика — можно. Но сложно. Я первая отказалась от этой идеи, поскольку прыгать по ним не могла. Нога болела все сильнее. Вновь скинув кроссовки, я побрела по речушке босиком.
Вскоре радость покинула меня. Лодыжка от холодной воды немела и при этом каким-то образом все равно продолжала болеть. Правая нога, на которую приходился сейчас почти полный вес тела, устала и подгибалась. Плечи оттягивал рюкзак с мокрой одеждой. Возможно, это та самая карма, про которую говорят, что она есть, и сейчас я расплачивалась за жестокое обращение с Маркосом в дюнах.
С безнадегой взглянула вперед — метрах в трехстах стояла церквушка у скалы, знаменующей конец ущелья. Как все-таки относительны меры веса и расстояния! Что такое триста метров для меня в обычном состоянии, без перевязанной лодыжки? Сейчас же я тупо думала только о том, чтобы дойти. В виске билась еще какая-то противная мыслишка, но разбираться с ней не хватало сил.
Это была типичная критская церковь. Белая, с синим крестом над покатой крышей. С засовом на внешней стороне двери: хочешь войти — отодвинул, вышел — задвинул. Окон не было. Внутри — маленький иконостас, круглый подсвечник, наполненный песком, с воткнутыми в него потухшими свечами, небольшая коробка для огарков. Справа от входа — ящик с прорезью, для подаяний. Георгис прикрыл за нами дверь, оставшись снаружи.
— Посветите! — приказал Иван, и мы с Машей включили фонарики на телефонах.
Ваня отодвинул ящик. За ним в стене обнаружилась выемка, прикрытая кирпичом, а в ней — уже знакомый сверток: железный пенал, обернутый в полиэтиленовый пакет.
Выйдя на солнце, Ваня сел на камень рядом с церковной стеной. Мы обступили его полукругом.
В пенале лежал каменный крест со сточенными краями перекладин. И письмо, обернутое, как и предыдущее, в целлофан.