— Пока поиски оставляют на вас следов больше, чем на всех остальных вместе взятых, — заметил Георгис.
— У Вани вообще пулевое ранение…
— Легкое. Часто вы с Иваном деретесь?
Внутреннее напряжение, накопившееся во мне за два последних дня, было точно сжатый кулак и требовало разрядки. Поэтому вопрос Георгиса меня не просто рассмешил. Запрокинув голову, я закатилась хохотом так, что кошки едва не посыпались с тамарисков.
Пока я веселилась, Георгис расправился с одним мясистым ребрышком. Отделив мякоть ножом и вилкой, взял пальцами косточку и откусил блестящий масляный хрящик. Вытер салфеткой губы, налил из графина узо. И, опрокинув стопку залпом, наблюдал за моей буйной радостью. Я даже позавидовала, насколько естественно у него это получается. Обкусывать хрящи и жилки тоже любила, но делала это, только когда никто не видит.
— Нет, черт возьми, редко, — утирая глаза, сказала я. — Последний раз в детстве.
— Это особенность русских девушек — часто поминать черта?
— Это особенность греческих военных — уходить в священники?
Он улыбнулся.
— Вы серьезно собираетесь стать священником?
— Нет… Точнее, пока не решил.
— А ваш духовный отец, Владыка, что советует?
— Советует повременить… В этом деле он не может настаивать или, наоборот, отговаривать. Но, скажем так, я знаю, что эта идея ему не нравится.
— Чем вы занимаетесь, Георгис?
— Мы помогаем беженцам на Лесбосе. Там есть община… Мы построили им дома, больницу. До этого долго занимался практически тем же самым на Сицилии в организации по делам беженцев при ООН.
«Хорошо, что сейчас рядом нет Ивана», — подумала я. Взгляды друга на проблему беженцев, а особенно на их размещение на греческих островах, были прямо противоположными.
— Кстати, именно на Сицилии мы познакомились с митрополитом Филаретом. В смысле он тогда еще не был митрополитом.
— Мне кажется, он, подобно своему другу, покойному отцу Тихону, обладает очень деятельной натурой.
— Вы правы, — улыбнулся Георгис. — Думаю, если бы Владыка не избрал духовное поприще, он стал бы полицейским офицером. Ему обязательно надо наводить мир и порядок. Однажды на Сицилии стукнул во время службы ливийского мальчишку кадилом по лбу за то, что тот запускал пальцы в купель.
Смеясь, я чувствовала, как по позвоночнику бежит холодок. Предчувствие будущей несвободы жило в том, насколько неизменно короток оказывался путь его слов к моему разуму. И сердцу. Это пугало сильнее, чем двое темноликих убийц.
— О чем вы сейчас подумали? — спросил Георгис. — Вас что-то тревожит?
— Нет-нет… Вы, наверное, хорошо знаете итальянский?