— Галлюцинации!
— Как это ужасно! «Maman, согласитесь, я довольно часто вас навещаю, хотя визиты моей страждущей тени для вас, может быть, и не особенно желательны, — сказала она с кроткой улыбкой, ангельски-кроткой, той улыбкой, которая для меня была смертельно ненавистна. — Зачем вы терзаете моего старичка-отца, maman? Выпустите его на волю, или я вас буду щекотать по ночам, пока вы его не освободите». Она протянула ко мне свои длинные, холодные пальцы и я вскочила в смертельном страхе, почувствовав боль и желание хохотать. О, как это ужасно!..
— Да галлюцинации же…
— Я с ума сойду!.. — вскричала она пронзительно, охватывая свой лоб дрожащими руками.
— Надеюсь, однако, что все-таки это только сон…
— Она стояла предо мной, как ты — какой сон!.. Говорю тебе — она щекотала меня… Глаза ее были раскрыты, но странно, они были белы, как молоко, и лицо — прозрачно-бело, как снег… Я с ума сойду!..
— Надо успокоиться, прежде всего…
— От одного ужаса сойду с ума. Жить невозможно, когда по ночам ко мне приходят тени из гробов. Как я буду жить с ними — подумай. Надо умереть. Какую бездну ты вырыл для меня, проклятый доктор, назвав ее свободой… Это — ад, и я прикована к огненному кругу цепями, которые ты сковал…
— А я полагал до сих пор, что расковал твои собственные.
— Будь проклят ты!.. — вскричала она, внезапно охваченная взрывом гнева. — Будь проклят первый час нашей встречи и те лживые речи, которые ты говорил мне. Я хотела бы видеть твои предсмертные минуты и тогда спросить, можно ли убивать ближних. Что ты тогда скажешь? Ты будешь мучительно умирать, потому что тебя окружат толпы демонов и будут гнать тебя в ад…
— Что с тобой, Тамара?..
— Кандинский, ничего…
— Прощай!..
И я пошел к двери, охваченный желанием уехать сейчас же. Меня томила мучительная, глубокая грусть, так как я не мог перенести ненависти ко мне Тамары; боль одиночества, явившаяся вследствие сознания исключительности моего положения в сем мире, сжимала мое сердце. И я подошел уже к двери, но Тамара, опередив меня, вытянулась пред дверью во весь рост и сказала:
— Одна в этом доме! да я умру от ужаса, знаешь ли ты это?
— Ты меня ненавидишь.
— И себя. Это сделали преступления. Мы убийцы. Мою любовь ты превратил в огонь, который жжет меня… Все равно — жить без тебя я не в силах, я умру… Довольно с тебя, глупец!..
Несомненно, она говорила только то, что чувствовала, и мое сердце забилось радостью. Жить без меня она не могла — это ясно, и если ее мучают загробные тени, то это, пожалуй, и лучше: я буду всегда иметь мужество прогонять их. Я нарочно долго стоял молча, не давая ей никакого ответа и наблюдая за ней.