- Сам согласен. За родителей сказать ничего не могу, - признаюсь.
«Зато, вероятно, тетя Света обрадуется», - мелькает мысль. «А как же Гулька и Маринка? Как быть с ними?» - озадачиваюсь. Чем-то мой поступок похож на предательство или непорядочность. «Но все равно, надо с кем-то из них прекращать отношения!» - появляется здравая, рациональная мысль. «Конечно, придется поступаться личным, ради дела, но ведь не хочется!» - признаюсь себе.
Оглядываю собеседников. Оба сочувственно смотрят на меня.
- Я согласен, - повторяю решительно, - только не знаю, как мне перевестись в Ленинградскую школу. А родителей спрошу, но думаю, они откажутся.
- Со школой поможем. Если родители откажутся, то тебе лучше поселиться у Петра Петровича, если он не против. С ним будет спокойнее тебе и нам. Хватит мыкаться по знакомым, - предлагает «хозяин» Ленинграда.
- Не против, - сообщает Ксенофонтов.
Решаю пока не сообщать о тете до решения родителей и не отказываться сразу от предложения поселиться у Петра Петровича.
Неожиданно Романов поворачивается к Ксенофонтову и предлагает:
- Петр Петрович! Сейчас хочу спросить Сергея о личном.
Ксенофонтов понимающе кивает и отстает.
- Расскажи обо мне, - просит.
- С момента выхода на пенсию Вы ничем не выдающимся не отметитесь. Будете входить в какие-то ветеранские организации и партийные организации. Про мемуары ничего не знаю. От интервью будете уклоняться, - рассказываю, но не понимаю вопроса и замолкаю.
Смотрю вопросительно на собеседника.
- Давай смелее! - подбадривает и поясняет: - Сколько мне осталось?
- Две тысячи восьмой год, - сообщаю.
Романов шумно вздохнул. Некоторое время шли молча.
- Что про меня говорят в будущем? - наконец интересуется.
- Наверное, то, что и сейчас. Кто-то считает Вас крепким хозяйственником, и отмечают большую роль в строительстве и индустриализации Ленинграда. На Вашем доме поместят мемориальную доску. Некоторые считали Вас «сталинистом» и упрекали за жесткий стиль управления. Считали трудноуправляемым. Вероятно, этого опасаются сейчас Ваши коллеги, поэтому предпочли Горбачева, как более гибкого политика. Интеллигенция отзывалась отрицательно. Упрекали в излишнем притеснении евреев и преследовании свободолюбия творческих личностей, - вспоминаю немногочисленные сведения, которые удалось вспомнить.
- Сволочи…, - разобрал бормотание. - Расскажи-ка мне про моих «коллег», - уцепился за слово и повернулся ко мне.
Не имея перед глазами списка Членов и кандидатов в Члены Политбюро, затрудняюсь с ответом и начинаю с наиболее известных: