Сейчас он уже не знал, что делать. Он знал, что когда встанет на место последний кусочек мозаики, многие из тех, кто сейчас сражался с ним бок о бок, обернутся против него. Они не поймут его мотивов, просто не поймут. Можно было попытаться объяснить, но он не верил в объяснения. Он не смог даже объяснить Иоланте, что его "чудовищные эксперименты" спасли ее от страшной участи. Ведь он знал, что творил со своими рабынями Первый адепт.
Как легко было, когда все они были лишь фигурами в его игре. Теперь же Килиан старался удержать это отношение: именно поэтому он не желал запоминать имен и лиц идаволльских солдат. Они были всего лишь солдатами, функцией, орудием, которое позволит ему одержать верх над адептами Лефевра. Так было бы гораздо проще...
...если бы не Иоланта.
Чародейка не была фигурой, и не была ей уже давно. В тот самый момент, когда она спряталась за его спиной от регенераторов, отношение к ней изменилось. Она поверила в него, и он просто не мог предать эту веру.
Просто не мог. Даже зная, что тем самым рискует совершить еще более страшное, еще более невозможное предательство. Что загоняет себя в ловушку, из которой нет и не может быть выхода.
Море и небо. Море и небо...
Килиан повторял эти слова, как мантру. Он подбросил дров в костер, просто чтобы хоть чем-нибудь занять руки. Не таким уж благословением была эта вахта. Тяжелые мысли рвали его душу на части. В какой-то момент ученый поймал себя на том, что с надеждой ждет знакомого чувства проникновения в свой разум. Но этого не происходило. Его мысли принадлежали только ему. Он был один. Совсем один.
Чародей обхватил себя руками, как будто вдруг стало холодно, - хотя объективно огонь горел жарко, да и ночи в этих широтах были вполне теплыми. Одиночество. Он смеялся над этим словом. "Организованному разуму возможность без помех пообщаться с самим собой только приятна", любил говаривать он. Но лишь теперь, благодаря Лане, он понял, что смеялся над одиночеством только потому...
...что был одинок всегда.
Он вспомнил глаза, похожие на бездонное небо. А потом в памяти всплыла улыбка Ланы. Улыбка, видеть которую было так приятно. Улыбка, право видеть которую он потерял навсегда. Из-за того, что сделал... И из-за того, что только предстояло сделать.
Повинуясь внезапному порыву, чародей поднялся на ноги и откинул полог единственной в лагере одноместной палатки. Иоланта спала на боку, завернувшись в спальник и прижав колени к животу. Её лицо было напряжено: что-то неприятное ей снилось. А Килиан так надеялся, что хотя бы во сне она улыбнется.