Неужели с мужчиной легко, если устроиться так, чтобы не играть роль властительницы и не позволять ему властвовать над собой?
Разве интерес друг к другу поддерживается одним чувством долга? Если бы еще долг был осознан всеми ее клеточками и душой, если бы он не был данью обычаю и привычке, если бы нес радость, а не безразличие…
Почему они с Антоном решили, что соединившись, стали обладать друг другом, как собственностью, как одушевленной вещью, которая всегда должна делать то, что представляется правильным собственнику? Только потому, что все вокруг живут таким образом? Но разве все вокруг живут счастливо? Скорее, наоборот. Разве так жить разумно? Когда счастье и радость, которые разлиты в природе на каждом шагу, утекают из рук, как вода?
И насколько бы все для Иры упростилось, если бы с Антоном не получалось так, что она ему всегда должна. И если бы еще ей научиться не ждать от него того, чего он не может. Может, тогда им обоим станет легко дышать и легко говорить правду? И, может быть, даже близость, которую они неосознанно отдаляют, потому что она превратилось в механическое действие, снова станет для них желанной?
Конечно, им с Антоном еще тяжело от того, что они не могут себя найти в новом мире, где деньги стали значить чрезмерно много. И что сын в этом похож на родителей. Но ведь не только они не могут себя найти. У многих ее знакомых тоже не очень это получается. У того же Димы, например. С его умной башкой можно было рассчитывать в жизни на большое. Но ведь все равно при этом люди стараются жить в радость, как учит природа, а не мучиться, как заставляют товарищи, заделавшиеся господами. Значит, и она может жить с радостью. Если у нее пока не получается, она может научиться. А потом научит мужа. И сына. И заживут они счастливо, как обещают в сказках, и как у них с Антоном иногда получалось в молодости.
Разволновавшись на ровном месте, Ира весь вечер не могла ничего делать, а только думала думу, навеянную общением с Димой: как ей все и всех в семье или хотя бы себя, для начала, переделать так, чтобы всем людям, кого она любит, приносить одну только радость, и чтобы они отвечали тем же.
Когда она улеглась в постель, к этой думе добавилась другая, с другого голоса, который она про себя давно окрестила чертовым.
Чертов голос нашептывал, что она уже села Диме на шею, и что это положение неудобно для взрослой женщины. Бедный мужчина уже не знает, куда ее везти и что ей предложить, чтобы понравиться. Он определенно видит в ней женщину, и если ей это приятно, то как-то надо соответствовать сложившемуся положению вещей.