Общий вальс сменяет игривый танец принцессы лебедей под мелодию скрипок, затем флейт.
И «раз — раз-два-три — раз» — повторение вальса.
Потом — танец маленьких лебедей. «Па-па-па-па — па-па — па-па», — наивно грациозный, под трогательно простую музыку двух гобоев, поддержанных аккомпанементом фагота.
Прозрачные аккорды арфы открывают любовный дуэт Одетты и Зигфрида. Скрипка и искренний танец передают робость и одушевление влюблённых. Звучат отрывистые, трепещущие звуки гобоев и кларнетов. Забирающая главенство виолончель, танец Зигфрида, вторящие им певучая скрипка и танец Одетты — понятная без слов песня любви расцветает всё ярче.
Снова общий танец — новое, седьмое проведение вальса в усиленном звучании. И после оживленной коды возвращение тревожной лебединой песни: «Па — па-па-па-па-па — па-па — па-па — па-па-па-па-па».
Чувство к Одетте всё больше овладевает принцем. Под гром труб он клянётся ей в вечной любви. Принцесса пытается его остановить, ведь если он нарушит клятву, она с подругами навеки останется во власти чародея! Но Зигфрид уверен в себе.
Драматизм музыки нарастает, воспроизводя эпизод встречи влюблённых. Танцор в чёрном кружит вокруг пары. Аккорды труб и тромбонов прорываются сквозь мощь оркестра.
Наступает час прощанья. Над лебедями, уплывающими по озеру, нависает зловещая тень филина. Стихая, звучат лебединая песня и вторящие ей тромбоны. Занавес опускается.
Теперь всё, что построил Чайковский на явной и обратной сторонах мира, готово к решительному действию.
***
Красновы, как и многие другие зрители, не сразу переключились на антракт и некоторое время продолжали сидеть в своих креслах при ярком свете. Самые продвинутые уже убежали в буфеты, когда Краснова заговорила о вкусненьком.
Она не хотела вставать на припухшие в босоножках ноги. Краснов не хотел идти один. Всё-таки встали и пошли вдвоём.
Потолкавшись в общем потоке, они выбрались из зала на лестницу, которая при внимательном рассмотрении оказалась не совсем белой: перила белые, а мраморные ступени серые, с тёмно-зелёными волнистыми прожилками. Краснова вцепилась руками в перила на верхней площадке, рядом с жёлтой ногой светильника-канделябра, и сказала, что в босоножках дальше не пойдёт, а «шлёпки» из сумки доставать не будет.
Буфеты под Красновыми видны как на ладони. Оголодавших от музыки зрителей набралось туда порядочно.
Колоритная толстуха в красном платье, среднего возраста, с пухлыми, «в завязочках», как у младенцев, ручками и ножками, передала через головы очередников две бутылки шампанского и поднос с пирожными. Расплатившись красной бумагой с Хабаровском, принялась высокой грудью торить дорогу к столику, занятому подругами.