— Ты что? — крикнул он с бешенством.
Дальше голова совсем перестала соображать. Выпутав из-под лошади вожжи, он скинул тулуп, укутал девкины ноги, потом, проваливаясь в сугробе, залез в сани. Лошадь, едва не сломав оглоблю, круто завернула и выбралась на твердую дорогу. Среди однообразной, едва различимой равнины только она могла угадывать ее и так тянуть, уверенно и споро.
От березового колка до деревни оставалось недалече, а все же километров пять Иван простоял в санях на ветру в рваном отцовском свитере. Возле избы будто кол в глотку забили, слова не мог вымолвить. Молча сгреб девку и отнес в избу. Только там и поставил прямо в тулупе возле печи.
Отыскал в подвешенном на стенку шкафчике графин с водкой, хорошо сосед не выпил. Хлебнул стакан — голос прорезался. А девка как стояла, так и стоит.
— Не спросишь, куда привез? Может, к разбойникам? — хрипло засмеялся Иван.
— A-а, все равно… — она махнула рукой, скривилась, готовая заплакать, и тут же улыбнулась сквозь слезы. Все же отогрел ее тулуп!
Без лишних слов Иван затопил печку, спроворил самовар. Лошадь увел и распряг. Воротился — глядь! — а найденная уже чай пьет.
— Освоилась? — с ходу кивнул он. — Поняла, что не к разбойникам?
Закачала головой:
— Понять-то поняла. Да в толк не возьму, куда попала?
— А может, куда шла? Ты, главное, согрейся. Вино зеленое выпьешь?
— Какое зеленое?
— Водка…
— Ой, нет!
— А зря, — обронил задумчиво Иван.
Задумчивость его происходила оттого, что найденная с каждой минутой становилась милей, точно оттаивали внутри стылые льдинки, и она распрямлялась, румянела, как в сказке, и хорошела.
Он порадовался было. Только невезение, начавшееся с утра, продолжилось за полночь. Даже поговорить с девкой не дали. Уже вся деревня впотьмах, ни один огонь не засветится, не взыграет. А к нему — бух! Гости!
Стукнула наружная дверь, собака голос не взяла, Иван даже удивился, подумал — родственники. А вышло хуже: соседка. Отворилась со всхлипом саженная дверь, и в клубах пара явилась молодая ведьма со скрипучим голосом:
— Ива-а-ан!..
«Этой еще не хватало!» — задохнулся от ярости Иван.
Осенью повадилась к нему в дом то за солью, то за спичками. Глазами высверливала по вечерам. Видно было, какая нужна ей соль! Только Иван никак не отозвался. Ленка-проводница, которая ждала, или та же Маруська вдвое моложе были по сравнению с соседкой. В конце концов та поняла и обиделась. Ходила, словно каменная, не здоровалась. Потом оттаяла. Улыбаться начала, будто он к ней на свиданку набивается, а она до сих пор раздумывает и лукавит.