— Уж не знаю, кто подбил, — сказала она дрогнувшим голосом. — Но старались все одинаково.
Иван развернул ее к свету.
— А у тебя брови красивше стали, — сказал он. — А глаза? Глаза-то целы? Да ты у меня просто красавица.
Иван смеялся, а Надя плакала.
* * *
Событие, никак не отмеченное Иваном, имело, однако же, дальние последствия. Меньше всех нажилась на этом Меланья. Где бы ни случилось ей быть — на скотном, в клубе, в продуктовой лавке, — везде она завершала свой рассказ о бабьей драке одинаковыми словами:
— Поделом ей! Ох, поделом!
Но сочувствия встречала мало, отклика не находила, потому что со своей вестью везде опаздывала. И оттого злилась еще пуще. Хотя с Надеждой стала здороваться почтительнее, точно палка с аносинского оврага и по ней погуляла.
Тетка поступила иначе. Узнав о выходке деревенских девчат, она сперва возмутилась, потом начала ругать Надежду. Но быстро опамятовалась: новый повод уберечь племянницу, а заодно избавиться от нее, сам шел в руки. Надеждины родители не подавали о себе вестей. И Людмила Павловна взялась за дело со свойственной ей энергией. Навестила кое-кого из друзей, разведала возможности. И — само собой — уцепилась за самую первую. На лесопилке возле Минска, где работал знакомый прораб, нашлась должность в медпункте. И Людмила подоспела со своим предложением в самый раз. Надежду оформили в один день. Дали временное жилье, что по тем временам, как, впрочем, и по любым, считалось невероятной удачей. Поселили новенькую медсестру в бывшей конторе склада, ветхом домишке со стенами в одну доску и щелями на северную сторону. Известно — сапожник без сапог. Так и лесовики пожалели досок для собственной конторы. Состряпали за час, а просидели целых два года. В жару там еще можно было находиться, но в зимнюю стужу ветер пробивался в щели с таким неистовством, что даже бывалые люди не выдерживали.
Но одно дело — обиход конторского жилья, другое — устройство девичьей светелки. Тут заботливые бабьи руки способны творить чудеса. Не прошло и недели, как вместо старых темных стен появились, высветляя комнату, нарядные обои. Доски на полу были вымыты. На окнах, пропуская солнечный свет, заколыхались занавески веселого салатового цвета. Обшарпанный канцелярский стол выбросили на помойку и сожгли вместе с ключами, не подходившими к замкам. Установили тонконогий, домашний. Взамен искалеченных стульев раздобыли табуретки. А главное, поставили широкую кровать. Не обошлось, конечно, без связей Людмилы. Но все устройство уютного гнездышка не стоило бойким родственницам ни копейки, чем тетка, естественно, гордилась. Несколько раз она ночевала у племянницы и не могла собой нахвалиться.