Лишь тогда очнулся Абдаллах и тут же бессильно поник на пол, как будто ветвь, на которой висела его одежда, обломилась.
Настала долгая тишина.
Господин Попастратос продолжал курить. Он приказал приготовить Абдаллаху постель, полагая что сыну Саида будет трудно дойти до дома. А Абдаллах начал понемногу пробуждаться от летаргии, которая обычно наступает после кната… наконец, он поднял голову и огляделся по сторонам, словно забыв, где он находится, словно разыскивая те чудесные райские сады…
— Спасибо тебе, Абдаллах, за то, что ты почтил своим посещением мой скромный дом, — произнес господин Попастратос так ласково, как только смог. — Двери его всегда открыты для тебя.
Но Абдаллах даже не взглянул на него. Он озирался по сторонам. Господин Попастратос, догадавшись, что его мучает жажда, налил ему воды. Абдаллах выпил, не заметив, кто напоил его.
— Дай еще! — произнес он.
Господин Попастратос снова налил воды, но Абдаллах качнул головой:
— Дай мне кната!
Господин Попастратос удивился; он знал, что в Йемене многие жуют эль-кнат, но только один раз в день, или в крайнем случае два. Но сейчас… Минуту он раздумывал…
— Кната! — настаивал Абдаллах, и в голосе его слышалась мольба.
Господин Попастратос встал и принес еще охапку. Потом засвистел, вспомнив о господине Бабелоне. Не могло быть сомнений в том, кто из них двоих окажется победителем.
Однажды вечером, тем вечером, когда Абдаллах бен Али наслаждался кнатом, Саффар сошел на берег. Остальные матросы сидели на палубе и пели старинные песни, то тоскливые, то радостные.
Ему захотелось побыть одному, побыть в тишине.
Только что среди туч появилась луна, круглая, как овечий сыр, бросавшая свои лучи на спокойную гладь моря. Саффар спустился по трапу, нашел на пристани укромное место и сел в тени одного из столбов, к которым привязывают лодки. Он был недвижим, и казалось, слился с этой тенью. И европеец, который застал бы здесь его — нагого туземца, любующегося морем, луной и ночью, — был бы поражен.
Но Саффар пришел сюда не любоваться морем. Он смотрел на него, чтобы отчетливей вспомнить события прошлой ночи, когда он сам вел корабль, чувствовал в руке его дрожь, словно дрожь живого существа, чувствовал, что он слился с громадой корабля. Это было захватывающее ощущение, и Саффар хотел еще раз пережить его. Поэтому он вспоминал это снова и снова.
Постепенно для него стало привычкой вечером, после молитвы иша, когда его товарищи шли спать, оставаться на палубе и вызывать в себе это ощущение. И думать… Вскоре он получил для своих мыслей новую пищу: на корабле узнали, что Абдаллах, сын Господина Жемчуга, переметнулся от господина Бабелона к господину Попастратосу.