Наконец, граф наклонился ко мне и провел холодным пальцем по моей шее. А после глубоко вдохнул, точно хищный зверь.
— Вкусная, — действительно ли он прорычал это, проводя языком по моей шее, или мне только послышалось. — Но не сейчас.
И граф снова отстранился, пристально разглядывая меня.
Я все так же не шевелилась, скованная таинственным мерцанием его алых глаз, но это, кажется, его больше не устраивало.
— Сегодня тебе понравится все, что я буду делать. Считай это свадебным подарком, — усмехнулся он, в темноте сверкнув своими сахарными зубами.
А меня словно накрыло незнакомой, но такой приятной волной. Ушел страх, что сковывал меня, заставляя вжиматься в перины, и тело затрепетало под прикосновениями холодных пальцев.
Стало совершенно не важно ничего, кроме очевидного: я, мой муж и наша близость, которая заставляла мои щеки алеть, а живот наливаться тугим жаром.
— Хмм… — прошептал граф, словно прислушиваясь к чему-то, — вот значит как. Знаешь, я сказал, что тебе понравится, но когда я рядом, понравиться может все, что угодно.
И схватив мои запястья так, что наверняка на них останутся синяки, он одним рывком закинул их наверх, сжав, словно железными тисками.
Но мне это нравилось.
Ногой он раздвинул мои бедра, нависнув надо мной, а после вошел в меня одним резким, грубым движением.
Но мне это нравилось.
Боль фейерверком взорвалась перед глазами, но тут же стала рассеиваться, с каждым толчком сменяясь чем-то иным.
Мне это нравилось.
— Скажи, ты хочешь еще? — спросил он, замедляя темп.
Я хотела.
Я не представляла, что можно хотеть чего-то такого, но мне было нужно это, и я кивнула.
— Не слышу, — нахмурился граф, до боли стискивая мои бедра.
— Хочу, — прошептала я, краснея.
Сейчас я словно забыла про приличия. Словно он заставил меня забыть.
— Тогда проси, — граф хищно усмехнулся, сверкнув своими дьявольскими глазами.
— Прошу, господин, — слова сами выскользнули из меня.
— Хорошо.
Он вышел и, развернув меня к себе спиной, резким толчком вошел снова. Тело снова пронзила боль, но это было не важно.
Лишь его холодные пальцы и ритм жестких движений, в которых не было и капли нежности, но которые доводили меня до экстаза.
Всю ночь граф заставлял меня умирать от удовольствия, позабыв про стыд, приличия и манеры. Он делал из меня грешницу.
И мне это нравилось.