Наше предложение поддержали все инстанции, и я внёс его в Президиум ЦК КПСС.
Никита Сергеевич на том заседании Президиума был чем-то очень недоволен, даже взвинчен, а когда дошли до нашего вопроса на его широком лице появилась гримаса:
— Ну, что будем делать с предложением Байбакова? — И он обвёл взглядом членов Президиума.
— Правильное предложение! — поддержали почти все меня. — Так и нужно!
Но вдруг Г.И. Воронов, председатель Совмина РСФСР, резко вскинул голову:
— А я считаю, что это недопустимо!
Воронов был из тех людей, кто не молчал и всегда имел своё мнение. Он явно был заинтересован, чтобы эти 19 предприятий оставались в его ведении. И потому был не только против передачи их нашему комитету, но и обвинил, с расчётом на реакцию Хрущёва, меня в том, что я веду подкопы под совнархозы.
— Это безобразие! — возмущался он, глядя в сторону Хрущёва просительно и цепко. — Это начало развала совнархозов! Сегодня заводы по производству реактивов этому Комитету, а завтра своего потребуют и другие Комитеты.
Хрущев изменился в лице и перебил выступавшего:
— А мы что, не знаем, чьих рук это дело? Вот сидит товарищ Байбаков! Его телега переехала, но не задавила. Вот он и продолжает разрушать совнархозы, ведя работу по их дискредитации.
Трудно передать словами, что чувствует человек, когда на него возводят напраслину. В такие моменты очень нужна поддержка честных единомышленников. Но члены Президиума, только что бурно поддерживавшие меня, молчали, как воды в рот набрали, все старательно отводили глаза в сторону. А Демичев — один из активнейших сторонников этого проекта, протолкнувший его «наверх», теперь как бы отстранился от меня, отгородился непроницаемой маской на лице, мол, он-то к этому делу не причастен.
— Пал Нилыч, что же вы? — спросил я его, на что-то ещё надеясь.
Но Демичев молчал и в испуге покосился в сторону Хрущёва, боясь, что тот увидит, как я с ним переговариваюсь. Что-что, а в числе моих единомышленников ему теперь никак не хотелось оставаться. Это уже начинал действовать «хрущёвский стиль» руководства.
Наше предложение не прошло. На том обсуждение и закончилось. Может быть именно тогда с особой силой был явлен мне этот новый стиль руководства: как скажет вождь — так и ты ему вслед говори.
Я хорошо понимал: после того, что произошло на этом заседании, да и учитывая мои взгляды, подходы и характер, мне вряд ли сработаться с Хрущёвым, примириться с его сумасбродством и бестолковой стихийностью действий.
По тому, как затем менялись мои взаимоотношения с секретарями ЦК и членами Президиума, я чувствовал, что вокруг меня опять сгущались чёрные тучи. Хрущёв считал, что я упорно веду прежнюю политику возврата к старой, ведомственной системе. Ведь переход хозяйственных предприятий в подчинение Госкомитету означал бы возрождение министерства, — значит этот «плановик Байбаков» тянет назад, к «ведомственной экономике» (был в те годы и такой термин!). Не забыл я и язвительно-грубую фразу: «Его телега переехала, но не задавила!».