А между тем жестокий урок, полученный во время шквала, повлиял на Кирьянова, но как? Из заносчивого, строптивого паренька он превратился в притихшего, я бы даже сказал — пришибленного. Никому он больше не перечил, любые приказания и поручения выполнял, однако без огонька, с каким-то безразличием. Казалось, и здесь ничто его не интересовало и не увлекало. Едва затевалось на морбазе веселье, он уходил подальше, на скалистый мыс, как, бывало, в черноморской школе к бухте над кратером, и часами смотрел, как волна бьет о берег. О чем думал он? Тосковал по родной Смоленщине? По своим ученикам? По невесте, с которой надолго расстался?
Баулин развел руками.
— Верьте не верьте, но впервые — впервые за целые полгода! — мы увидели на лице Кирьянова улыбку, когда из Владивостока пришел «Ломоносов». Приход с Большой земли парохода — у нас всегда событие. А на этот раз вся морбаза и я в первую очередь с особым нетерпением ждали «Ломоносова», потому что на нем приезжали новые жители: семья заместителя командира базы, новый военврач и моя Ольга Захаровна с Маринкой. Шутка сказать, новые жители на нашем островке! И вот тут-то, ко всеобщему изумлению, увидев среди встречающих Кирьянова, Маринка потянулась к нему: «Дядя Алеша!» Кирьянов прямо-таки просветлел. Ольга достала из сумочки письмо, отдала Алексею: «Без вас, говорит, пришло в школу. Я решила, что быстрее меня почта вам его не доставит».
С того самого дня, как мои приехали на остров, — снова продолжал он, — Кирьянов все свободное время проводил с Маринкой, играл с ней, изображал то козу- дерезу, то мишку-топтыгина, а на корабле стал еще более замкнутым. Не иначе как письмо его доконало.
— Да ведь не только же из-за девушки, из-за ее писем Кирьянов был строптивым и нелюдимым?
— Безусловно. Я не раз над этим голову ломал. И знаете, кто мне помог излечить Алексея от хандры и обратить в морскую веру? Боцман Доронин. И Ольга моя, покойница, крепко нам подсобила, можно сказать, ключ к сердцу Алексея дала.
— И что же в этом письме было особенного?
— Отказ! Полный отказ, — повторил Баулин. — Письмо прислала Кирьянову синеглазая девица, та самая, что ревела на проводах в три ручья. Во всех подробностях Ольга письма не помнила, она мельком его пробежала — они ведь с Кирьяновым были друзьями, и он показал ей письмо, — а смысл был такой, что, дескать, пожалуйста, Алеша, больше мне не пиши.
Словом, пригласил я боцмана Доронина — он тогда на «Вихре» парторгом был, — рассказал ему про письмо и вообще всю Алексееву историю. Прошу: «Потолкуйте вы с Кирьяновым наедине, подушевнее. У меня, говорю, ничего не получается, на все мои расспросы один ответ: „Я, товарищ капитан третьего ранга, чувствую себя хорошо“. А какое там — хорошо! „Добро, — говорит Доронин, — придумаем какое-нибудь лекарство“». И представьте, придумал…