Само собою разумеется, немецкий и лютеранский характер престолонаследницы и ее придворного штата отнюдь не были приятны русскому народу и прежде всего самому Алексею Петровичу. Отношения между супругами становились все холоднее, взаимные упреки и ссоры все чаще. Шарлотта жаловалась на терпимые ею огорчения (по-видимому, в особенности от Натальи Алексеевны, Екатерины и Меншикова) и требовала, чтобы муж шел к своей тетке Наталье для объяснений. Тот отказывался. А когда она упрекала его тем, что в Германии ни один сапожник и портной никому не позволит дурно обращаться с его женою, и напоминала ему данные обещания и клятвы, царевич отрицался от них, говоря, что она находится теперь в России и если недовольна тем, что имеет, то пусть убирается назад, в свою Германию. Принцесса в это время писала матери, что более не может скрывать истинный характер своего мужа и что она очень несчастна.
Взаимные отношения еще более обострились усилившейся привычкой царевича к вину, вследствие чего происходили крайне печальные сцены. Так, однажды он воротился из гостей совсем пьяный и отправился на половину жены. От нее вскоре пришел к себе в спальню и гневно стал говорить своему камердинеру Ивану Большому Афанасьеву: «Вот Гаврила Иванов (Головкин) с детьми своими жену мне на шею чертовку навязали, как к ней ни приду, все сердитует и не хочет со мною говорить; разве умру, то ему не отплачу, а сыну его Александру и Трубецкому быть на коле, они к батюшке писали, чтобы на ней жениться». Слуга заметил, что худо, если узнают о таких его неосторожных словах, и не только они, пожалуй, и другие перестанут к нему ездить.
«Плюну на них, — молвил на это царевич, — мне бы здорова была чернь. Когда будет время без батюшки, тогда я шепну архиереям, архиереи приходским священникам, а те прихожанам» и т. д. Слуга смутился, слыша такие опасные речи, и молчал, царевич посмотрел на него и пошел молиться в крестовую или образную комнату. А поутру призвал Афанасьева, спрашивал о себе, не говорил ли вчера напрасных слов, узнав, что говорил, тужил о том и просил слугу никому этих слов не передавать.
Привычка к неумеренному винопитию крайне вредно отзывалась на его здоровье. Алексей стал очень хворать, и у него заподозрили чахотку. Врачи посоветовали ему ехать на воды в Карлсбаден. Царь дал свое согласие. Отчуждение супругов было уже так велико, что царевич (если верить иностранному известию) до последнего дня таил от жены свой близкий отъезд и будто бы объявил о нем только тогда, когда был уже подан дорожный экипаж. А затем во время своего полугодовалого отсутствия ни разу не писал своей супруге и не отвечал на ее письма. Пользуясь водами, он, однако, не терял времени даром, а пристально читал творения Барония и делал из него выписки тех мест, которые казались ему любопытны, в особенности тех, которые имели хотя бы неблизкое отношение к его современности. Например: «Во Франции носили долгое платье, а короткое Карлус Великий заказывал, и похвала долгому, а короткому сопротивное». «Иустиан будто писал к жене, что он глава всем (не весьма правда), а хотя бы и писал, то нам его письма не подтверждение». «Кильперик, французский король, убит для отъему от Церкви имения» и т. п.