— Никогда?
— Мама говорит — один раз. Но я слишком мелкий был, чтобы помнить.
— А сестра ее какая?
— Сьюзен? Да никакая. Мелкая, как мелкая. Что ей там, одиннадцать, что ли?
— Рупору вообще десять.
— Ну да. А Рупор кто?
Тут не поспоришь.
— Неслабо она покалечилась.
— Сьюзен?
Он кивнул и указал на мою талию.
—Ага. Переломала все отсюда и ниже, так мама сказала. Все кости. Колени, ноги, и все остальное.
— Фу-у.
— До сих пор нормально не ходит. Вся скособоченная. И на ней эти, как их там, железяки, трубки, их привязывают ремнями к рукам, и на них опираются. Их еще носят, когда полимилит. Не помню, как называются. Как костыли.
— Боже. А ходить-то она будет?
— Она ходит.
— Я имею в виду — по-нормальному.
— Не знаю.
Мы допили колу и уже почти добрались до вершины холма. Самое время было ретироваться. Или так, или терпеть Эдди.
— Они оба умерли, — сказал он.
Вот оно как.
Я понял, о ком он, конечно же, но какое-то мгновение не мог этого осознать. Не сразу. Осознать такое слишком тяжело.
Родители не умирают. Только не на моей улице. И, конечно же, не в автокатастрофах. Такое происходит где угодно, но только не на Лорел-авеню. В книгах и фильмах. О таком рассказывают у Уолтера Кронкайта.[6]
Лорел-авеню заканчивалась тупиком. Тут все ходили прямо посреди дороги.
Я знал, что он не лжет, но переварить такое было непросто.
Мы просто шли рядом, и я не сказал ни слова, только смотрел на него, но на самом деле его не видел.
Я видел Мэг.
Это было ни на что не похоже.
Видимо, именно тогда Мэг обрела в моих глазах некое особое очарование.
Неожиданно причиной этого стали не ее красота, не грация, с которой скакала она через речку, а то, что она показалась мне почти нереальной. Непохожей ни на кого из тех, кого я когда-нибудь, где-нибудь видел, кроме как в книгах или кино.
Я представил ее там, на Скале, и теперь только увидел в ней настоящее мужество. Увидел ужас. Страдание, отчаяние, борьбу за жизнь.
Трагедию.
***
И все это — в одно мгновение.
Наверное, я разинул рот, и Донни решил, будто я не понимаю, о ком речь.
— Родичи Мэг, дурень. Оба. Мама говорит, померли сразу. Не поняли даже, кто их ударил. — Он фыркнул. — А ударил их «крайслер».
Его дурные манеры привели меня в чувство.
— Я у нее на руке шрам видел, — сказал я.
— Да, я тоже. Круто, да? Ты б на Сьюзен посмотрел. Вся в шрамах. Кошмар. Мама говорит, ей повезло, что жива осталась.
— Так, наверно, и есть.
— Короче, вот так они к нам и попали. У них больше никого нет. Или к нам, или в приют. — Он улыбнулся. — Повезло им, да?
А потом он произнес фразу, которая вспомнилась мне многим позже. Я считал, что так оно и есть, но почему-то это врезалось мне в память. Я хорошо ее запомнил.