Этот матёрый дождался, когда я выйду из уборной, бросил:
– Завтра, здесь. В это же время.
И исчез. Только после этого Ваня отпустил ножку, вырванную из стола и приготовленную к исполнению ею обязанностей дубины, и открыл глаза.
– А я чё? – спросил я его. – Я сам охренел!
А бар мы знатно разгромили. Владелец бара – вот он лежит. Он не донёс до уборной, в отличие от меня, на пол всё вылил. Он же первый вчера и заорал, что закрывает эту конуру, потому – пей и бей, братва!
После опохмела наступила апатия. Ничего не хотелось. Шевелиться не хотелось. Тоска меня стала заедать. По дому.
Потому что – кончилась игра.
Чёрный ворон! Что ты вьёшься
Над моею головой?
Ты добычи не дождёшься!
Чёрный ворон, я не твой!
Люди пытались меня растормошить. Если словесный матерный маршрут не понимали – отчаянно дрался. А я – землянин. И по их меркам – гидравлический домкрат. Одним словом, рука у меня тяжёлая!
Хорошо хоть Ваня наливался спиртным рядом со мной, не пытаясь меня растормошить. И выл в унисон со мной. С ним драться глупо. Можно, но совершенно безрезультатно. Ваня – мой личный Терминатор. Надёжный, как валенок.
Так я весь день и пробыл в депрессии. Выл сплошь тоскливые и заунылые песни. Про удалых казаков, про грохочущие на поле боя танки. Про синий платочек.
Потому что не игра это. А что ни на есть – жизнь!
И давно надо было нажраться, чтобы – заземлиться. Чтобы реальность ощутить. Выйти из глюка.
Только вот не глюк это.
Этот мир – реален. А мой мир – уже нет. Нет дома, нет жены. Нет дочери.
Нет Земли, России.
Нет меня. Есть – перс игровой. Что и не человек вовсе. Игрушка в чужих руках. Арлекин на ниточках.
А я – в Россию, домой хочу!
Я так давно не видел маму!
А эти уроды – снимали. Твари бездушные. Опять дрался, разбивая камеры и лица этим папарацци недоделанным.
Одни словом, проснулся в кутузке. С Ваней в обнимку. И узлами прутьев решёток на полу. И даже без силового ограждения.
А не надо размещать контуры управления силовым щитом так близко к заключённым! Они же русские, наполовину, могут в герметичном помещении титановые шары расколоть и потерять, бетон – расковырять, а контуры – перемкнуть, отрубая свет во всём квартале.
А так как единственные электрики Прибрежного как раз и спят в этой самой камере, то сидите – в реале и в темноте. Одному мне, что ли, жить теперь в реале и в темноте? Без надежды увидеть родных, а?
Когда мне казалось всё это игрой, было прикольно. Когда стало казаться жизнью, но подсознательно зная, что это игра – легко. А вот всей глубиной души и до самых глубоких подкорок сознания почуять, что это не сон, не игра – писец! Невыносимо! Боль утраты… всего! Боль такая, что словами не высказать. Остаётся – плакать. В песне. В унылых песнях, народных, оплакивая Родину, родных, ушедших – навсегда!