«Значит, надо бежать», — решил Пол, подошел к заветному углу, глубоко вдохнул, сжал кулаки, повернул и увидел знакомую машину.
Темно-зеленый «Лексус» стоял впереди, прямо под уличным фонарем. Ошибка исключалась. Пол разглядел не только номер, но и фигурку клоуна за лобовым стеклом.
Кулаки его разжались. Ноги стали мягкими, резиновыми. Пол замер. Внутри его заметался какой-то крохотный, очень пугливый и шустрый зверек. Он не мог найти выхода, бился в грудь, в живот, в ноги, в голову. Это было неприятно, но терпимо. Куда ужаснее оказался ступор, в который впал Пол. Он просто замер как автомат, робот, внезапно лишенный электричества.
Секунды ползли, словно дождевые капли по стеклу. Пол прекрасно понимал, что если он прямо сейчас ничего не сделает, то те двое, которые неотвратимо приближаются сзади, через минуту настигнут его.
Он сделал шаг вперед, и взгляд его забегал по соседним домам. Вывеску Indigo он заметил не сразу. Буквы плохо читались и издали напоминали фиолетовое пятно, слабо светящееся в сумерках. Пол сощурился и прочитал ниже: «Ночной клуб. Бар. Танцпол. Караоке». У дверей переминались курильщики, похохатывали и поплевывали.
Это был выход. В ночном клубе в это время наверняка полно народу. Можно затеряться в толпе, спрятаться, незаметно выскользнуть через заднюю дверь или подсобку, в конце концов, вызвать полицию.
От того места, где стоял Пол, до призывно распахнутых дверей Indigo было шагов сто по диагонали через проезжую часть. Ну, может быть, сто двадцать. Пол глубоко вдохнул и шагнул через бордюр, стараясь не выпускать «Лексус» из вида.
Люди, сидевшие в машине — судя по силуэтам, их было двое, — слишком поздно заметили Пола и поняли его намерения. Он уже подходил к ночному клубу, когда дверцы «Лексуса» распахнулись. В этот же момент из-за угла появились двое пеших преследователей. От машины им что-то закричали, но Пол не стал вслушиваться. Он вошел внутрь, проследовал через темный коридор с закрытым гардеробом, мимо туалетов, двери которых украшали неизбежные фигуры дамы в шляпке с перьями и джентльмена в цилиндре, и оказался в главном зале.
Здесь было сумрачно и душно. Никто не курил, но отчетливо пахло табаком. Зеркальный шар под потолком вяло крутился, разбрасывал по стенам цирковых светлячков. В баре призывно светились многочисленные бутылки. Белобрысая барменша с большим, ярко накрашенным ртом, словно бы перекочевавшая за стойку прямо с Ленинградки, меланхолично качала в татуированной руке шейкер с портретом Че Гевары на бликующем днище.
С музыкой все обстояло еще хуже. На крохотной эстраде имелись пульт диджея и микрофонная стойка. Но рядом с ними никого не было. Вместо зажигательных ритмов из динамиков, спрятанных за фальшпанелями, летел шансон.