Настя сделала вид, что ничего не заметила, скинула кроссовки, прошла в комнату, включила свет и там, а потом защебетала, словно птица на ветке:
— Это бабушкина квартира. Раньше она тут жила. А теперь у нас ремонт, и мы сюда с мамой переехали временно.
— А бабушка? — зачем-то спросил Пол, осматриваясь.
В комнате было бедненько, но чистенько — беленые стены, половики, кровать под пестрым покрывалом, сделанным в модном стиле печворк, диван, телевизор под кружевной накидкой, стол со старым электролучевым компьютерным монитором, тоже кокетливо прикрытым.
Всюду иконы. Большие, маленькие, старые, новые, печатные, написанные от руки. Они висели на стенах, в красном углу, над дверью, над кроватью, стояли на полках в серванте.
Пол ожидал, что, услышав вопрос о бабушке, Настя скорбно вздохнет и ответит что-то вроде «на небесах», но девушка беспечно махнула рукой и проговорила:
— Бабушка в гости к дяде Севе в Ригу уехала. Через месяц вернется. Мы как раз ремонт доделаем.
Возникла пауза из разряда тех, которые именуются неловкими.
Пол увидел на подоконнике пышную шапку зелени, украшенную яркими красно-розовыми цветами.
— Ого, какой букет!
— Это зигокактус Шлюмберга, — откликнулась Настя. — Декабрист по-простому.
— Какой же он декабрист. — Пол покачал головой. — Сейчас же вообще не декабрь.
Он вдруг ощутил огромную, какую-то неописуемую усталость. Ноги его подгибались, перед глазами начали маячить темные пятна, веки сами собой опускались, точно свинцовые, а мысли в голове, как говорится, путались и рвались.
— Знаешь что, Настя, — пробормотал Пол, направляясь к кровати. — Ты извини, конечно, но ничего у нас с тобой сегодня не выйдет. — Он уперся руками в спинку кровати и помотал головой. — Я очень устал.
Пол рухнул на кровать, закрыл глаза и мгновенно уснул.
Это был тяжелый и тревожный сон, похожий на обморок. Какие-то неясные фигуры бродили во тьме. Откуда-то издали глухо, как сквозь вату, доносились невнятные слова, тягучая музыка, крики и протяженные стоны, полные невыразимой муки.
Сон походил на болезнь. Нужно было очнуться, избавиться от наваждения, но Пол никак не мог этого сделать. Видимо, усталость последних дней, физическая и моральная, превратилась в неподъемный груз, в гирю, привязанную к ногам Пола. Сейчас она утягивала его на дно, в глубины подсознания, туда, где живут самые мрачные фантазии и отголоски реальных событий, причудливо искаженные, изувеченные человеческим разумом до неузнаваемости.
Мишель называл это состояние сомнамбулическим когнитивным диссонансом и рекомендовал перед сном выпивать стаканчик рома.