Тело выгибалось в удовольствии, волосы разметались по подушке. Твердая кожа ремня впивалась в руки, заставляя почти выть ноющего чувства беззащитности, странно усиливающего пульсацию внутри. И в один момент я обхватила его бедра ногами, выгнулась, как кошка, и закричала, не понимая, что происходит:
— Лекс!..
И мир, наконец, разорвался, выплескивая волны энергии, разрывая моё тело пульсацией восторга и эйфории.
Выпив до конца все мои стоны, он в очередной раз резко и сильно толкнулся.
— Моя вакханка, — низко зарычал мужчина, входя на всю глубину и замирая.
Его твердая, как сталь, плоть запульсировала, изливая внутрь меня горячие, влажные волны своего естества. А потом ещё некоторое время ритмично сокращалась в глубине, даря горячие спазмы удовольствия. Такие остро желанные и восхитительно приятные. Теперь он в прямом смысле был весь во мне. Я свела бедра, словно для того, чтобы полностью поглотить его собой. И обмякла, превратившись в усталое озеро.
Через несколько мгновений блаженного бездействия Лекс освободил мои руки. А я словно вынырнула из забытья. Пришла в себя, молча оделась, и не глядя на совершенно великолепного в своей наготе мужчину, бросила:
— Это ничего не значит. Уходи. Я не хочу тебя видеть.
Лекс тяжело вздохнул, закрыв лицо руками. А потом устало посмотрел на меня такими родными топазовыми глазами.
— Мила ну вот ты опять… ты сама не понимаешь, чего хочешь. Я же извинился, — сказал он на этот раз грустно.
Я ничего не ответила, отвернувшись от него и молча глядя в окно.
За спиной послышался звук надеваемых джинсов, застегиваемой молнии. А потом тихо хлопнула дверь квартиры. Он ушёл.
Прошло больше месяца. На дворе было лето, госэкзамены прошли. Диплом я с горем по полам сдала. Нет, я не настолько бездарна, как могло показаться, просто нервов было потрачено слишком много. И ситуацию только усугубляла ноющая боль в груди и страшная болезненно-разрываемая зависимость к Лексу.
Он больше не звонил. Как и я ему. На сестёр в институте я старалась даже не смотреть. И слышать не хотела, что там у них происходит. Помирилась ли Ника со своим «Сашенькой» или нет — меня больше не волновало.
По крайней мере я хотела так думать. Это было гораздо проще. Но иногда темными вечерами остро яркие воспоминания о горячих ласках, топазовых глазах и дерзкой улыбке сводили меня с ума. Тогда я закрывала глаза и старалась не думать ни о чем. Хуже всего было ещё то, что вся моя любимая музыка напоминала о нем. Была ли это «Ария», которая играла нам, пока мы ехали на его Gold Wing, или Iron Maiden, вечно красующиеся на его футболках, или Megadeth, под которых я танцевала ему в нашу первую встречу. И даже через месяц моя тоска не стала меньше.