Я поднималась все выше. Становилось отчетливо ясно, что мне не нужно в Альбасетте — мне нужно туда, на самый верх. Сердце бухало в груди, как выстрел дворцовой пушки в средине уна, адреналин гнал кровь и мои пальцы нервно подрагивали, кончик косы встал дыбом. Непроизвольно сжимая рукоятку кинжала, я поднималась выше. Не смотря на то, что вокруг явно не было ни души, мое беспокойство только усиливалось. Благоразумие и спокойствие сбежали от меня, сверкая пятками. Чтобы как-то унять клацанье зубов, я начала напевать дурацкую детскую песенку себе под нос. Сердце перестало грозиться выпрыгнуть через уши. Меня немного отпустило, и тут… из-за большого валуна, который я с опаской обошла, потянуло острым, могильным холодком. Защипало щеки и больно прострелило предчувствием позвоночник. Я уже знала, что увижу через мгновение, но все же, я испугалась.
Я видела много разных призраков с тех пор, как ко мне пришел дар. Они умирали по разному, смерть мало кого красит. Но этот… Его смерть была не просто некрасивой. Она была ужасной, страшной, уродующей, уничтожающей, сокрушающей. Призрак мужчины в форме был изломан как сухая палка, одежда порвана и в земле, лицо было сплошной раной, длинные волосы мокрые от грязи и крови. Он ничего не сказал, лишь проводил меня пустыми глазницами черных провалов и пошел за мной следом. Поводок тянущий меня на верх натянулся сильнее, и я уже была не уверена смогу ли я оборвать эту нить. Она как пуповина младенцу давала возможность дышать и жить дальше.
Я медленно поднималась, стараясь не обращать внимания на саднящее колено, оно пульсировало тупой болью, как будто кузнец стучал горячим молотом по наковальне. Из-за дерева вышел ещё один неупокоенный дух. Он был в таком же плачевном виде, что и предыдущий, но у этого я разглядела перевязь шпаги и затертый петличный знак[61]. Что изображено на эмблеме было не разглядеть. И этот дух проводил меня взглядом, полным кромешной тьмы, встал и пошел рядом с первым. Я не чувствовала от них угрозы, они не бросались на меня, не стенали или вопили — просто не издавая ни звука шли за мной. Один за одним мне на встречу вставали павшие воины, искалеченные, изуродованные, умершие ужасной смертью, не в ратном бою, не во славу чести или Родины. У многих не было конечностей, обезображенные, незаживающие культи вместо рук или ног, изломанные тела… Вот мне на встречу попался призрак, раздирающий ногтями горло, как будто он не мог дышать… А этот со страшно перекошенным лицом — раззявленный в предсмертном крике рот был залит черной засохшей грязью… Все новые и новые погибшие солдаты и офицеры, вставали из своей братской могилы. Вот почему такое название дали ущелью, только Ангел Смерти мог быть здесь полноправным властелином и законным хозяином. Почему никто не пел по ним поминальных песен? Почему не зажигались погребальные костры?