В пятницу после завтрака у нас была трансфигурация. Вообще, согласно моему договору с крестным я стараюсь особо не высовываться, но давешняя троица, с которой я ехал в одном купе, за что-то меня невзлюбила. Они пытались достать меня всегда, как только я появлялся на их горизонте. Начиналось все довольно безобидно: с взаимных оскорблений, затем в ход шла тяжелая артиллерия (с их стороны), то есть палочка и кулаки. Я же не применял ни того и ни другого, считая это не спортивным, но слишком уж часто мы с ними сталкивались. Тут впору заподозрить, что крестный играет ну очень не честно и специально науськивает этих болонок на меня. Перед самым кабинетом трансфигурации, я внезапно с грохотом растянулся на полу. Уже через секунду я сообразил, что это была магическая подножка. Гадать, кто мог ее поставить, было просто бессмысленно, и так все понятно. Попытался подняться. Не получилось. Наверно они задействовали один из видов приклеивающих чар. Неплохо для первокурсников, особенно учитывая, что они светлые. Я их даже зауважал. Недолго. Секунд на десять. Какая восхитительная низость. А чем тогда мои шалости будут отличаться от их попытки привлечь к себе внимание? И что же мне делать? В принципе, я мог освободиться самостоятельно еще минуту назад, но это могло повлечь за собой некоторые разрушения. Я подумал, что крестный совсем ни это имел в виду, приказывая не привлекать к себе внимание. Поэтому я продолжал вяло трепыхаться, изображая попытки освободиться, под громкий гогот гриффиндорцев. И тут, по закону жанра, дверь открылась и на пороге возникла профессор МакГонагалл. Видимо она хотела пригласить нас в класс. А здесь — картина маслом. Мое вяло брыкающееся тело у ее ног, как романтично. Прямо страдающий рыцарь у ног прекрасной дамы.
— Что здесь происходит? Это возмутительно, — сквозь зубы произнесла она, молниеносно вскидывая палочку. В следующую секунду я понял, что могу свободно двигаться. Особо не медля, я поднялся и преданно посмотрел на профессора щенячьими глазами.
Вчера специально тренировался перед зеркалом, вспоминая как Тобиас, смотрел на маму, жалостливо выпрашивая семена жутко ядовитой аргентинской орхидеи. А все потому, что, учитывая проживающего в поместье ребенка, маленького ребенка и жутко любопытного, чей длинный носик был неоднократно замечен в таких местах, где ему находиться не полагалось, выращивать что-то опаснее чеснока на территории поместья, было категорически запрещено. Так вот, пользуясь таким взглядом, он умудрился добиться разрешения у моей мамы, и гадкие цветы поселились в третьей теплице.