Я молча улыбнулся ей, а она продолжала:
— Вот так посмотришь на тебя и подумаешь, что ты дохляк, увидишь в деле и поражаешься, как ты можешь вытворять такое.
— Про какое дело ты сейчас говоришь, про то самое, чем мы сейчас занимались?
Она хихикнула и опять ущипнула меня:
— Да нет же, хотя в этом деле ты тоже такое вытворяешь…
— Кошка, перестань щипаться, у меня уже тело за неделю синяками покрылось.
Она никак не прокомментировала мою уже неоднократно выраженную просьбу и еще раз ущипнула меня:
— Знаешь, это словно сравнить большую деревянную дубину и меч. Дубина выглядит устрашающе, массивно, может даже приложить хорошо, но она тяжелая, медлительная и неповоротливая. И уступает мечу. А ты, словно меч, сухопарый, со стремительными движениями, и я бы не сказала, что ты слабее тех, кто по утрам в моем лагере таскает огромные мешки, хотя тренировки твои кажутся для меня довольно странными. То встанешь между двух деревьев, упрешься в них руками, словно пытаешься сломать, то висишь вниз головой.
— Перетаскивание тяжестей увеличивает мышцы, но несмотря на свой размер, они все же мягкие и если сильно ударить по такой мышце она отказывает. И человек не может даже поднять руку.
— Никогда про такое не слышала.
— Такому мало где учат. А меня тренировали таким образом, чтобы мышцы росли минимально. Я не таскал мешки, меня запирали в стальной ящик метр на метр и я упирался в его стенки.
— Метр? — Ларна удивленно подняла бровь
Я отвел руку в сторону и коснулся рядом со своим плечом другой рукой:
— Метр — это вот примерно отсюда и до кончиков пальцев.
— И долго там тебя держали?
— Это уже зависело только от меня, они замеряли силу, с какой я давлю на стенки, и как только я выполнял норму, выпускали. Иногда приходилось сидеть там целый день.
— Странные какие-то тренировки.
— Ты даже не представляешь, сколько всего другого странного было еще.
— Удиви меня уже.
— Ходил по натянутым между деревьями веревкам, спал на битом стекле, висел подвешенным за ноги, и прочее, прочее, прочее.
— Интересно тебя тренировали, как ассасина какого-то.
— Мне уже тоже кажется, что из меня делали убийцу.
Опять щипок… я не выдержал, скрутил ей руки, подобрался снизу и укусил за попку. Она взвизгнула:
— Синяк же останется!
Я нежно погладил укушенное место:
— Ну сколько уже можно щипаться безнаказанно?
— Никто не имел такой наглости, чтобы кусать меня за зад. Ты не боишься лишиться моей благосклонности и, возможно, жизни?
Я улыбнулся:
— Не боюсь
— Почему?
— Потому что это — не благосклонность.
— И что же это?
— Ты — моя женщина.
— Ну раньше я тоже была чьей-то другой женщиной. Вот сейчас он слоняется по лагерю, бросая злые взгляды на тебя.