— Это… это… самое вкусно приготовленное мясо, что я ел в своей жизни!
— Спасибо, я старался, у меня на родине это одно из самых любимых блюд любого мужчины. Хотя, и не только мужчин.
— Как оно называется?
— Шашлык.
— Шашлык… шашлык…
Он посмаковал незнакомое слово.
— Я видел как ты готовишь, мы попробуем сами так сделать.
Кроме той, что я уже держал, взял еще три веточки и приглашающе махнул на остальные рукой людям, стоящим рядом:
— Угощайтесь, друзья!
Осталось теперь найти Тарна и угостить его шашлыком, не все ж ему личинок лопать.
* * *
Мы уже вплотную приблизились к горам и разбили лагерь на камнях. Лес закончился пару дней назад и степняки на открытой местности чувствовали себя как рыба в воде. Но сейчас начинались горы и неизвестно что нас ждет. Утро было достаточно прохладным, я встал до побудки лагеря, чтобы размяться. Обычная походная жизнь, несмотря на все тяготы, не способствовала поддержанию отличной физической формы в которой я привык находиться. Поэтому утренняя пробежка, отжимания, приседания и упражнения с мечом стали для меня обычным явлением до завтрака. К вечеру усталость уже накапливалась настолько, что желания поразмяться было крайне мало, но и, несмотря на это, воины частенько вытягивали меня на тренировочные спарринги, прося показать какой-нибудь новый финт. Мой стиль фехтования был отличен от их и мы учились друг у друга. Нельзя было сказать, что я был лучшим, ближе к середине, наверное. Каждый второй степняк мог бы, наверное, победить меня на мечах. Мог бы, если бы не рост, длинные руки и природная феноменальная реакция, которые давали мне огромное преимущество. Если же этого было недостаточно, то была еще возможность переходить в состояние измененного сознания в котором скорость реакции кардинально увеличивалась. Но с тех пор как меня выбрала Ада, да именно выбрала, иначе и не скажешь, переходить в это состояние было крайне опасно. Я славился четким осознанием мира и способностью контролировать свои мысли и поступки. Да, я не всегда был хладнокровен, но умел себя сдерживать и принимать решения взвешенно, без влияния эмоций, но теперь мне это давалось все сложнее и сложнее. Словно барьер контроля, который выстраивался годами, дал трещину и эта трещина становилась все больше и больше. Взять хотя-бы разговор с генералом Малтисом, реакция на него была вполне естественной для меня, но я никогда бы не произнес тех слов, что вырвались тогда у меня. Скорее всего, холодно бы сказал что-нибудь типа: «Мне нужно посовещаться с боевыми командирами», либо: «Генерал, к сожалению, я здесь ничего не решаю», а затем втихаря слинял бы с войском. Втихаря. С тремя тысячами человек. Не пошел бы на прямой конфликт, когда можно было проблему разрешить хитростью. Во время боя мне становилось все сложнее контролировать себя, если же я переходил в состояние измененного сознания, то на какое-то время вообще терял контроль. Да, я различал враг-друг, но если на противника был поставлен маркер «враг», взять в плен или вырубить было практически невозможно. Полная абсолютная целеустремленность убийцы. У меня все чаще возникали мысли, что стало причиной такого падения барьеров. И ответ всегда был один: мой меч. Ада вызывала какую-то лихорадочную жажду крови, что вытащив ее из ножен нельзя было вложить обратно не дав напиться. То, что она обладает каким-то своеобразным видом разумности я уже давно не сомневался.