Это как в уличной драке, когда двое мальчишек сходятся не на жизнь, а насмерть. Кто первым зажмурится и начнет откидывать назад голову, тот проиграл.
И вдруг Миха понял, что это ему напоминает. АРМИЮ! Ту самую Советскую Армию, которая с армией Приднестровья не имеет ничего общего, кроме, может быть, военного антуража. Он даже привстал со своего матраса, забыв о дымящемся в пальцах окурке, настолько его захватила эта мысль. Все мироздание построено по принципу пирамиды! От пирамиды атомов, складывающихся во вселенную, до структурной пирамиды какого-нибудь подотдела санитарной очистки. И все законы мира, физические, социальные, моральные, в конце концов составляют один-единственный закон, в котором — все.
Так и законы армейского быта, скрытые механизмы взаимоотношений государств, неписанные правила противостояния солдат воюющих армий — все это складывается в один грубый, агрессивный, справедливый закон естественного отбора — ВЫЖИВАЕТ СИЛЬНЕЙШИЙ. Не рассказывай людям, какой ты крутой, не проси их уважать себя. ДОКАЖИ, ЧТО ТЫ ДОСТОИН УВАЖЕНИЯ! ДОКАЖИ, ЧТО ТВОЙ СТЕРЖЕНЬ — КРЕПЧЕ! И тогда не нужно будет слов.
Когда на войне твои противники поймут, что ты ценишь жизнь меньше, чем они, когда до них дойдет, что ты скорее сдохнешь в своем окопе, но не отступишь, когда, осознав это, они будут бояться рукопашной как огня, тогда ты уже победил. Задолго до праздничного салюта.
— Петрович, — неожиданно для самого себя обратился Миха к соседу справа, — а что, рукопашные случаются часто?
— Рукопашные? — недоуменно уставился на Миху сосед.
— Да с начала войны ни разу не было. Румыны боятся рукопашных…
Когда ополченцы возвращались с обеда, они попали под минометный обстрел. Признаться, Миху эта неприятность застала врасплох — слишком уж неопытным пока он был. Итак, мирно переваривая отличную копченую курятину из «гуманитарной помощи» женкомитета, он в числе еще нескольких вояк брел в сторону окопов. Мир был прекрасен. Ярко светило веселое мартовское солнышко, рождая на лице лукавый жизнерадостный прищур, в желудке разливалось приятное, сытное тепло, совсем уж обнаглевший автопилот настырно требовал тихого часа.
Но румыны в очередной раз доказали свою нечеловеческую сущность полным равнодушием к умиротворяющему воздействию момента. Где-то далеко — наверное, на том берегу — словно захлопали едва слышно полые металлические ладони, потом в воздухе что-то надрывно засвистело, и в нескольких десятках метров от Михи с грохотом вспучилась и полетела комьями во все стороны земля. Это было так неожиданно, что на несколько секунд Миха застыл с разинутым ртом, провожая изумленным взглядом кинувшихся в разные стороны ополченцев. Потом автопилот включил отработанную еще в армии программу «вспышка слева — вспышка справа», и очухался Миха, только лежа между корнями ближайшего дерева. Вспомнив, что он — старый окопный волк, Миха достал пачку женкомитетовской «Примы» и неловко закурил. Но сигарета не доставила ему никакого удовольствия: все мины летели точно в него. Проклятые румыны наверняка видели с того берега колдовским внутренним зрением маленькую фигурку в черном, приклеившуюся к почве, и регулировали свои прицелы точно по ней. И Миха лежал, втискиваясь в плоть мамки-земли и сжимая вспотевшими пальцами автомат, а мины все валились с неба, и уши заложило от грома их падения и от дикого визга разлетающихся во все стороны осколков. Минут через десять обстрела, когда Миха почувствовал себя дряхлым стариком, всю жизнь пролежавшим под огнем минометов, он пришел к выводу, что единственная цель этой войны — убить и разорвать на части добровольца Собакина.