– Какое-то жуткое дерьмо.
Я повернулся к человеку, сидевшему рядом. Когда это соседний стул оказался занят? Нормальный городской типаж, таких тысячи: лысеющий, с лицом юриста, интеллигентным, слегка недовольным, щетиной после вчерашнего бритья и небольшим брюшком, с которым он всё собирается что-нибудь сделать. Ботинки с накладками крылышками, синий костюм, накрахмаленная рубашка, распущенный галстук. Дома его ждут, но он пока не может заставить себя встретиться с ними после такого дня, какой у него был.
– Это уж точно.
Перед ним на барной стойке стоял бокал вина. Наши взгляды встретились, казалось, дольше, чем следовало. Я подметил сильный запах пота, который он пытается скрыть одеколоном. Его глаза оглядели мою грудь, а на обратном пути задержались на моем рте.
– Я вас никогда раньше не видел?
Ага, подумал я. Быстро оглядел бар. Женщин не было, вообще.
– Не думаю. Я здесь новенький.
– С кем-то познакомились?
– До нынешнего момента – нет.
Он улыбнулся и протянул руку. Без обручального кольца.
– Меня зовут Скотт. Позвольте вам выпивку купить.
Спустя тридцать минут, одетый в его костюм, я оставил его в переулке, корчащегося, с пеной на губах.
Я думал зайти в мою старую квартиру, но отказался от этой идеи; она никогда не была для меня домом. Что есть дом для чудовища? А для любого другого? Для каждого из нас существует место, географическое, являющееся средоточием, настолько пропитанное воспоминаниями, что в нем прошлое становится настоящим. Было поздно, третий час ночи, когда я вошел в главный зал Центрального вокзала. Рестораны и магазины давно закрылись, входы в них были перегорожены решетками; на табло над билетными кассами были выведены лишь отправления утренних поездов. В здании осталось совсем немного людей – сотрудники транспортной полиции в кевларовых бронежилетах и поскрипывающих кожей портупеях, парочка в вечерней одежде, прибежавшая на поезд, который давно ушел, старый чернокожий мужчина со шваброй в руках и наушниками в ушах. Посреди мраморного зала возвышалась информационная кабина с венчающими ее легендарными часами. Встретимся у киоска, того, что с четырьмя часами… Самое известное место встреч в Нью-Йорке, возможно, самое известное в мире. Сколько судьбоносных встреч произошло в этом месте? Сколько обещаний было дано, сколько ночей любви последовало за этим? Сколько поколений появились на свет просто потому, что мужчина и женщина договорились встретиться здесь, у подножия этого многоэтажного часового механизма, блестящего стеклом и бронзой? Я запрокинул голову к потолку со сводом будто стенка бочки, в сорока метрах надо мной. Когда я взрослел, его красота была затуманена слоями угольной сажи и никотина, но то был старый Нью-Йорк. Тщательная чистка в конце девяностых вернула ему роскошь и блеск астрологических символов, выполненных из сусального золота. Телец, Близнецы, Водолей с кувшином воды, молочная полоса Млечного Пути, части нашей Галактики, которую видно только в самую ясную ночь. Малоизвестный факт, но известный мне как ученому, – то, что небо на потолке Центрального вокзала изображено наоборот, зеркально тому, как мы его видим. Легенда гласит, что художник использовал средневековый трактат, на котором небеса были изображены не изнутри, а снаружи – так, как их видит Бог, а не человечество.