Саймон увидел значок на его груди — черного сокола Мес-карла, увидел краешек седой бороды, но тут Мэтью снова разогнулся.
— Не подобает рыцарю стоять на коленях перед своей дамой.
— Позвольте мне, я стану на колени перед вами.
Мэтью выпрямился с приглушенным стоном и рассмеялся глубоким кашляющим смехом, который когда-то Саймон слышал так часто. Обычно тогда, когда кто-то страдал. Потом девица спрыгнула с кровати и присела на корточки рядом с головой Саймона. Прежде чем она встала, победоносно размахивая обрывком ленты, он успел разглядеть ее белые бедра, покрытые липкими струйками, и пучок черных волос внизу живота.
— Молодец, девка, теперь ты получила от меня ленточку, и я могу покинуть тебя. Пока, Сара!
Дверь закрылась, и пока солдаты шли к лестнице, свет факела просачивался в щелку под дверью. Потом, когда Мэтью протопал вниз, где их нетерпеливо ждал де Поиктьерс, свет исчез, и в комнате снова стало темно и тихо.
Мягкий смешок.
— Можешь выползти из своего укрытия, лекарь. Собаки исчезли, и медведь может выйти во тьму. Разве я не говорила, что голой женщине ничего не стоит одурачить этих идиотов.
Вспыхнув и чувствуя себя неловко, Саймон выбрался из-под кровати. Девица снова легла под одеяло.
— Мисс Сара, я должен поблагодарить вас за то, что вы сделали. Позволили ему… Почему? Вот этого я никак не могу понять. Почему?
Сквозь приоткрытое окно они услышали звон и топот — де Поиктьерс уводил своих людей и пленников. На некоторое время в тесной комнатке с наклонным потолком воцарилось молчание. Потом Сара ответила на его вопрос. В некотором смысле.
— Садись рядом со мной. Не бойся, Симеон. Не укушу. — Двусмысленная пауза. — Если сам не захочешь. Нет? — Ты спрашиваешь, почему я помогла тебе скрыться от лакеев барона Мес-карла. Несколько месяцев назад у нас здесь был один клиент, пилот старой «Заратустры». Он был с горбатой Элен. Слишком много выпил, мешал пиво с джином. Плакал пьяными слезами, молол вздор. Внезапно он встал, вышел из этого дома и спустился к реке. Там есть большие заросли крапивы и чертополоха — как раз туда выливают ночные горшки. Он стоял, смотрел на заросли — там и тебе по голову будет — а потом стал раздеваться, скинул и панталоны, и куртку, и все остальное. Мне было хорошо его видно — его тело, бледное, как корни ивы, его маленький петушок. Он страшно взревел и бросился в самую середину. Брину, немому привратнику, пришлось кидать этому бедному дурачку веревку, чтобы вытащить его. Он выглядел ужасно. Весь был покрыт ожогами и колючками. Мы уложили его в постель, и на следующее утро я задала ему тот же вопрос. Почему? Он посмотрел на меня, подумал и сказал: «Потому что тогда это показалось мне хорошей идеей».