Ольга застыла от растерянности и возмущения. Она всегда немножко пасовала перед напористыми хабалками, вот и сейчас хватала ртом воздух, не в силах преодолеть воспитание и послать мадам туда, где ее давно заждались. К тому же стало страшно. Мсье Товиль, конечно же, обещал ей помочь, но доверять ему пока не получалось.
Она отступила от мадам и вопросительно посмотрела на него:
– Мсье…
Нотариус лишь поднял бровь, откровенно изучая Ольгу… то есть Матильду. Твою дивизию! Ему что тут, цирк?! Где проклятая французская галантность?
– Оглохла, дрянь? – зашипела мадам и, шагнув к Ольге, влепила ей пощечину.
На мгновение Ольга опешила. Никто и никогда не смел поднимать на нее руку! А мадам продолжала шипеть:
– Ах ты, ленивая тварь! Продрыхла всю ночь, даже на завтрак не заработала! Что стоишь, глазами лупаешь? Бегом в зал, господа за… – Она осеклась, схватившись за щеку, а Ольга с удивлением поняла, что только что ее ударила. И обрадовалась. Так ей, суке крашеной!
– Не смей на меня орать! Хватит, отработала! Отдавай мои документы!
Мадам опешила, но быстро взяла себя в руки, видно, потасовки не были здесь чем-то удивительным, и шагнула к Ольге с явственным намерением вцепиться ей в волосы. Но не успела, Ольга спряталась за мсье Товиля. А что он стоит, как шкаф?
– Да тебя никто не держит! Гони двадцать золотых и убирайся на все четыре дороги! Сама приползешь через неделю, когда будешь подыхать в сточной канаве!
Ольга, то есть Матильда, охнула про себя. Ничего себе, двадцать золотых! Для этого паршивого клоповника и пяти много! Вот только у нее нет ни одного. Дурочка Матильда даже элементарной заначки не сделала! Что же делать-то?
– Двадцать золотых? – переспросил мсье Товиль. – Хм. А налоги вы, помнится, платите, исходя из куда меньшей суммы.
– Ах, мсье, – голос мадам снова засочился сладкой патокой, – позвольте проводить вас… Простите, эта девчонка совсем отбилась от рук! Не обращайте на нее внимания.
– Матильда, ступай к себе, – холодно велел мсье Товиль.
Обида окатила Ольгу колючей волной, вышибив дыхание и последние остатки самообладания. Нестерпимо захотелось разреветься, забиться в угол и там сдохнуть, потому что мир ужасен, несправедлив и отвратителен…
«Ох же, черт, – подумала она, – не было печали, расколбасило на ровном месте. Откуда такие реакции-то? Словно подросток с бешеными гормонами. Спокойствие, Оль Санна, только спокойствие. Соберите эмоции в кулак и не вздумайте устраивать истерику! Вам нужно уважение господина нотариуса, а не презрение. Соберись, тряпка, быстро!»
– Как скажете, мсье Товиль, – запретив себе плакать, ответила она, сделала книксен и, обойдя мамам по широкой дуге, вышла.