— Так у кого, по-вашему, поднялась рука на Геннадия?
— Вы ведь понимаете, что точно я знать ничего не могу, что у меня могут быть только подозрения?
— Да, я все понимаю. Говорите.
Женщина понизила голос:
— Я думаю, она, Ариша, и убила.
— С какой стати?
— Только она подавала еду и напитки — кому, как не ей, было проще всего подлить яд моему супругу?
— А мотив‐то какой у нее, по-вашему, был?
— Она была девушкой. Он совратил ее. Он испортил мои отношения с нею. Теперь она лишится хорошей работы, теплого места.
— С трудом верится, чтобы это могло стать мотивом для убийства.
— А Арина, насколько я узнала ее, особа странная, не вполне адекватная. Даже если б не ее связь с Геной, я бы ее все равно уволила. Вдобавок она по образованию фармацевт. Где-то у себя в Тмутаракани соответствующее учебное заведение окончила. Поэтому в ядах толк понимает.
— Хорошо, я вас услышал.
Я проводил Марину и пригласил на кухню Арину. Она села скромненько, на краешек стула. Глаза у нее были заплаканные. Эта посторонняя, не сильно образованная, провинциальная девушка и впрямь убивалась по покойному гораздо более сильно и искренно, чем жена или же брат.
Я ее с места в карьер огорошил:
— Расскажите, Арина, как вы подлили яд в стакан вашему любовнику.
— Это не я.
— То, что покойный был вашим любовником, вы не отрицаете?
— Чо уж тут отрицать, теперь все видят.
— А кто, по-вашему, отравил Геннадия?
И тут она молвила — совершенно спокойно и убежденно:
— Андрюшка.
— Андрей?! — поразился я. — Сын Марины? С какой стати?
— Слабый он до меня, — эпически начала девушка. — Много раз приступал. А он мне как до фонаря, если по-простому говорить. Гнала я его. А Андрюшка знал, что я с Геной замутила. Ревновал. Бесился. Вот и приговорил отчима-то. — Тут она вдруг спохватилась и заговорила быстро-быстро: — Но у меня против него никаких улик или, там, алибей нет! Это я гипотезу такую построила.
— А сама ты, значит, Геннадия не убивала?
— Нет! Не дура же я.
— Я тебя понял.
Я выпроводил Арину и пригласил к себе в кухню Андрея. Времени поразмыслить у меня особенно не было, но, подумал я, если допустить, что Геннадия ухайдокали домашние — сожительница, пасынок или любовница, — почему понадобилось делать это прилюдно? С нашим участием? Почему не замочить его келейно, втихую? Или расчет был перевести стрелки на кого-то из нас, гостей?
Я усадил молодого человека, сказал ему наконец вытащить наушники и спросил, он ли убил отчима.
— Ты че мне паришь, дядя?
Я не стал пенять на его лексикончик, лишь спросил:
— Арина говорит, что ты в нее влюблен, поэтому ревновал ее к отчиму. За это ты и убил Геннадия.