— Эльвира, положим, знает, — продолжил я. — Она, скорее всего, кашу и заварила. А остальные?
— Что ты несешь? — с раздражением выпалила девушка, но негодование ее выглядело наигранным, и я, не обращая внимания, продолжал:
— В первый же день нашего знакомства я просмотрел, много ли статей подписано в московских газетах фамилией «Екатерина Маврина». И что бы вы думали? Ни одной.
— Я ведь говорила тебе, что пишу под псевдонимом, — буркнула она.
— И тебе, якобы журналистке, ни разу не хотелось выступить под своим настоящим именем? Не верю, как говорил светоч вашей профессии товарищ Станиславский. Вот в то, что ты актриса, я верю. Не мне судить, хорошая или нет, но меня ты развела знатно. Да и роль руководителя кастинга тебе, я считаю, удалась. Спасибо, что пригласила на главную роль. А я еще недоумевал, зачем, в самый первый день, ты меня на видео снимаешь? Обычно ведь журналисты только диктофон используют — им информация важна, а не то, как человек держится.
— По-моему, ты бредишь, — зло проговорила девушка.
— Значит, меня Эльвира на главную роль в итоге утвердила? Она ведь у вас тут всем рулит? Интересно бы узнать, участвовали ли в кастинге другие частные детективы? И как далеко в ходе отбора ты заходила с ними?
— Ты явно сошел с ума.
— Да? А яркий свет, который, как специально, включили перед тем, как подали горячее? А видеокамеры, которых в доме полно, но просмотреть которые невозможно? А «Скорая помощь», которую Эльвира вызвала нажатием одной кнопки, я это точно заметил. Одной, быстрым набором. Но у многих из нас телефон спецслужб в быстрый набор забит? Только у детей. А «Скорая помощь» — почему она в такую глушь приехала через пятнадцать минут? А полиция все не едет? А кот, который пригрелся на покойнике и спит?
Но так как Катя не признавалась — хотя губы у нее задрожали, — я распахнул стеклянную дверь и, больше не обращая на девушку внимания, вернулся в гостиную. Ни на кого не глядя, я подошел к лежавшему на полу телу, согнал кота: «Брысь, Экклезиаст!» — а потом размашистым жестом содрал с покойника покрывало, укрывавшее его с головой. Надо отдать ему должное — лицо его при этом не изменилось, не дернулось. Видать, Геннадий и впрямь йогом оказался умелым. Поза «шавасана», или «мертвого человека», удавалась ему что надо. Он и не дышал, казалось. И пульс не прощупывался.
— Ну-с, господа, — провозгласил я, — не настал ли тот момент, чтобы еще раз внимательно осмотреть покойника? Например, где, спрашивается, трупные пятна? За это время — прошло почти два часа — они уже должны были появиться.