— Болит рука, Ляксей Ефимыч? — спрашивала она, взирая на раненого с сочувствием и лаской.
— Не сильно, — отвечал он, украдкой поглядывая на красивое лицо женщины из-под рыжих лохматых бровей.
— А больше ничего вас не беспокоит? Голова или ребра? — допытывалась она с пристрастием сестры милосердия.
— Да нет! — молодцевато встряхивал головой Дерипаска и с благодарностью улыбался своей сиделке.
Досыта накормив подопечного, Оксана включила телевизор и присела на стульчик, стоящий рядом с кушеткой.
Дерипаска лежал, прислушиваясь к дыханию дивной женщины, и хмелел от тепла и ее присутствия.
В хате Соловья шел пир горой. Мужики и бабы, уже крепко упившиеся, гарцевали, как молодые жеребцы в стойле. Сам Федька, косой и ухмыляющийся, залихватски растягивал меха старенькой гармошки, наяривая что-то из народных мотивов.
Валька, сидевшая до того с задумчивым видом возле Степки, не выдержала и тоже пошла в пляс, потянув за собой кавалера. Тот, сначала поддавшись, вдруг заартачился, сник и сел на свое место. Валька досадливо махнула рукой и, задорно виляя бедрами, пошла выбрасывать легкомысленные коленца. К ней тут же подкатил раздухарившийся от хмеля Кукуйко. Обхватил лапами молодку за стан и закружил.
— Ой, гоп та и все, кума паску несе! — орал он неистово.
— Вот тебе и старик, едрена корень! — закричал в самое ухо Барбацуце завклубом. — Смотри, хлопец, уведет у тебя девку!
Степка неопределенно пожал плечами, не зная, что ответить. Но отвечать и не пришлось — Вездеходов вдруг, как ошалелый, подпрыгнул и, сорвавшись с места, пошел в присядку. За ним, подхватив подол широкой картатой юбки, понеслась Ксенька Муха.
— Куды тебе, бабуся?! — рявкнул ей вдогонку хохочущий Грицько.
— Да яка ж я бабуся, коли я ще кручуся! — ответила ему речетативом Ксенька и хотела сделать какой-то умопомрачительный пируэт, но не устояла на ногах и грохнулась среди пляшущих, зацепив локтем Соловья. Ей помогли подняться и хотели подвести к скамейке. Но старая вырвалась и опять пошла притопывать и подпрыгивать.
— Эге, кума! — загорланил ей Лука. — Зайду как-нибудь к тебе вечерком, проверю, так ли ты горяча и в другом деле.
— Никто не обижался! — хихикнула Ксенька, но уже было видно, что она умаялась.
Проскакав еще один круг, старая плюхнулась на лавку и принялась заправлять под платок свои разметавшиеся седые космы.
Немыслимый тарарам стоял в хате Соловья. Самогон, брага и вино лились рекой. Гости все больше хмелели. Вот уже один, икнув, понес чепуху. Другой, дернувшись, сполз под стол. Третий, чумной и ничего не видящий, завалился под печку. Но это были слабаки, коих пока насчитывались единицы. Основная масса Федькиных гостей еще и не думала сдаваться.