* * *
Этой ночью мне снится Мелисса. Но не улыбка на ее милых губах, не зелень любимых глаз, не длинные пальчики и даже не ее маленькие округлые груди — ничего из этого.
Мелисса из моего сна мертва.
Она лежит на пороге дома, несуразная и нелепая со своим слишком большим животом, с разорванным в лоскуты и уже пропитавшимся кровью старым платьем; с внутренностями, вываливающимися наружу. Ее рот открыт, будто моя жена еще пытается что-то произнести; одна из рук бессильно тянется к отброшенному в сторону дорожному мешку — что толку от него теперь? — другая привычно поддерживает живот. Пальцы Мелиссы тоже испачкались, вся земля испачкалась в крови моей жены и жадно впитала ее в себя. И я, нависший над телом Мелиссы и разглядывающий то, что от нее осталось, не думаю о том, что здесь произошло. Я не жажду мести, не впадаю в отчаянье. В своем сне я размышляю лишь о том, что прорастет весной на удобренной Мелиссой почве. И просыпаюсь, хватая воздух ртом.
— Переезжай к родителям прямо завтра, — говорю я жене утром, отхлебывая молоко из стакана и совсем не ощущая вкуса. — Не задерживайся здесь. Не оставайся одна. Пожалуйста.
Мелисса грустно смотрит мне в лицо. У нее круги под глазами — темные, мрачные круги. Уже который день и никак не сходят.
— Я справлюсь, — говорит жена твердо. И я понимаю, что спорить бесполезно.
Не мне учить Мелиссу благоразумию. И не мне, оставляющему жену здесь одну, просить ее быть осторожной.
— Если ты долго не будешь отвечать на письма — будь уверен, я за тобой приеду, — говорит Мелисса, когда я уже натягиваю сапоги.
Я невесело улыбаюсь и обещаю, в который раз обещаю не молчать.
— И не меняйся, — вдруг тихо говорит жена. — Если ты изменишься, я просто не переживу.
По ее щеке скатывается первая за сегодня слеза.
* * *
Слова и строки сливаются перед глазами в цельное полотно, значения и смыслы сплетаются в образы, создают картины. Не те, которые можно купить на ярмарке за четвертак, — живые, полные движения, звуков и запахов. Кровь и разорванная плоть, огонь и безумие, разложение и смерть — я вижу все это яснее комнаты вокруг меня; и она уплывает, отступает куда-то вдаль, пока мой взгляд все быстрее скользит по пергаменту вверх и вниз, перепрыгивает через строку, соединяет буквы по вертикали и диагонали и ловит все новые образы. Нож. Топор. Копье. Стрелы. Зубы — десятки рядов зубов. Руки испачканы в красном. Мухи облепили глаза. Сизый живот распух от воды. Красные полосы на шее. Черви доедают тело. Голова скатилась с плахи. Я вижу страшное — то, что должно казаться страшным, — но оно больше не пугает меня. Я проник внутрь письма, которое читаю; внутрь самих букв и постиг сотни, тысячи новых смыслов. Сила сплетается вокруг моих пальцев, воздух становится прозрачнее у моих глаз, ноздри раздуваются от предвкушения.