Но через несколько секунд – стоп. Будто замок щелкнул, и дверь захлопнулась. Она мечтала не об этом.
Майвор никогда не была особенно сексуальной. Может быть, она и наивная дура, но ее картина романтической любви совсем иная. Как в журнале «Аллерс»: влюбленные обнимаются, он нежно ее целует – и точка. Точка, точка, точка. Самое большее – изящная метафора, что-нибудь вроде «истомленные жаждой, они припали к роднику наслаждения».
А то, чем они занимаются с Джеймсом Стюартом, совсем не метафора. Физическая работа, одышка, пот… и ее бледные вялые телеса. Как сказал Дональд – прокисшая квашня. Жир безобразно трясется. Она попыталась вывернуться, но Джимми прижал ее к траве и продолжал свое дело. Теперь она ничего не чувствовала, кроме грубых толчков, и больше всего ей хотелось плакать.
Наконец Джимми кончил и оставил ее в покое. Встал и ушел, оставив ее лежать на траве, как раздавленную жабу. Боже, как я безобразна… Майвор, совершенно голая, встала на четвереньки и поползла собирать свою одежду, чувствуя себя самой уродливой женщиной в мире. И ради этого она лишилась всего…
Она, сжав зубы, оделась и пустилась догонять Джимми – тот успел пройти не меньше пары сотен метров. Только сейчас она заметила черную полоску над горизонтом. Оглянулась – кемпер маячит далеко позади. Туда она не вернется ни за что.
– Ох, – сказала Майвор, пощупала ноющую промежность и сморщилась: – Ох, какой стыд.
Ты этого хочешь, Майвор?
Нет, это не его голос. Это не голос Джеймса Стюарта. Невинная, скрашивающая жизнь фантазия потеряла невинность, а вместе с невинностью и смысл. Ей хочется плакать, но даже слез не осталось.
Что ты хочешь?
Но это и не голос Бога. Бог никогда не говорит с ней так ясно и четко. Это ее собственный голос. Она разговаривает сама с собой в этом пустом поле, где для нее ничего не осталось. Ни надежды, ни будущего, ни прошлого.
Что ты хочешь?
Может быть, она и знает, что хочет. А может быть, и нет. Но остается только одно. Она пригладила брючный костюм, потуже застегнула сандалии и пошла за Джеймсом Стюартом.
Туда, к растущему мраку над горизонтом.
* * *
На этот раз Петер гнал. Он знал, куда едет, и даже если бы не знал направление, все равно бы нашел. Зов крови. И по мере того, как росла поначалу еле заметная черная полоса над горизонтом, в нем росло чувство пустоты. Он совершенно пуст. Если пустота может быть совершенной, это как раз то, что с ним происходит. У него отняли все, а то, что не отняли, он оставлял без всякого сожаления. В этом есть покой. Он спокоен. Петер отчасти понимал Изабеллу.