Князь поклонился.
Черкасский ласково посмотрел на него и дружески сказал:
— А царь твоих заслуг не оставит! Батюшку твоего ласкает и тебя не обойдёт. Прями ему, как теперь прямишь! А что батюшка?
— В забытье все. Дохтур говорит, девять дней так будет!
— Ох, грехи! Грехи! — вздохнул князь. — Ну, иди!
Знаменитый освободитель Москвы, доблестный воин, поседевший в боях, князь Пожарский ласково принял молодого Теряева.
— Добро, добро! — сказал он ему. — С таким молодцом разобьём ляха, пух полетит!
— Когда собираться укажешь?
— А чего же медлить, коли наши с голода мрут? Я уж наказал идти. Рать-то из Москвы ещё в ночь ушла, а мы за нею! Простись с молодухой да с родителями, и с Богом! Я тебя подожду. Ведь я и сам царского указа жду!
— О чём?
— А и сам не знаю!
Два часа спустя они ехали полною рысью из Москвы.
— Князь, — по дороге сказал Теряев Пожарскому, — мне нужно будет на усадьбу заехать. Тут она, за Коломной. Дозволь мне вперёд уехать; я тебя к утру нагоню!
— Что же, гони коня! Лишь бы ты к Смоленску довёл меня, а до того твоя воля! — добродушно ответил Пожарский.
Теряев благодарно поклонился и тотчас погнал коня по знакомой дороге.
В третий раз ехал князь по узкой тропинке к заброшенной мельнице, и опять новые чувства волновали его. Словно одетые саваном стояли деревья, покрытые снегом, и как костлявые руки тянули свои голые, почерневшие ветви. Вместо пения птиц и приветливого шуршания листвы гудел унылый ветер и где-то выл волк. Солнце, одетое туманом, тускло светило на снежные сугробы.
И вся жизнь показалась князю одним ясным днём. Тогда всё было: и любовь, и счастье, и вера в победу. Дунули холодные ветры — и всё застудило, замело, и весенний день обратился в холодный зимний. Любовь? Одним ударом её вырвали у него из сердца вместе с верою!.. И так вот странно в его уме смешивались мысли о своём разбитом счастье и о гибели родных воинов под Смоленском.
Наконец он увидел мельницу. Маленький домик был весь занесён снегом, настежь раскрытые ворота говорили о запустении. Свила ласточка тёплое гнёздышко, а злые люди разорили, разметали его. Князь тяжело перевёл дух и въехал во двор. Кругом было тихо. Теряев привязал коня у колодца и твёрдым шагом вошёл в домик. Всё кругом носило следы разгрома. Князь мгновенье постоял, прижимая руки к сердцу, потом оправился и стал подыматься в Людмилину светёлку. Страшно было его лицо в эти минуты!.. На площадке у двери он остановился, потому что до него донёсся разговор.
— Отпусти! — произнёс хриплый голос. — У меня казна богатая. Я тыщу дам!.. Две… пять дам!..