При свете приспущенной лампы лицо Натальи кажется черным, безжизненным. Верочка время от времени наклоняется к самым губам проверить — дышит ли? Изза стены доносится прерывистое всхрапывание отца: умаялся. Да ведь и старый уже. А может, лучше Наталье умереть? Эта мысль, таящаяся где–то под спудом, на мгновение почудилось реальной, — заставила Верочку помрачнеть. Она осмотрелась по сторонам, словно кто мог подслушать ее, и снова склонилась над бездыханным телом. «Что же это я? Ведь Наташа — сестра. Она меня всегда любила, любит, а я…» И Верочка бережно сняла со лба Натальи мокрое горячее полотенце, смочила его в уксусной воде и снова осторожно уложила на лоб.
Наталья слегка застонала и попыталась сказать или спросить что–то.
Верочка нагнулась, чуть приподняла горячую, тяжелую голову Натальи и осторожно стала капать ложкой в пересохший рот подкисленную воду. «Хорошо, тетя Аня сушеной малинки дала. Пригодилась», — машинально подумалось Верочке, а руки делали свое дело: снова подсунули Наталье под голову подушку, обтерли губы, поправили одеяло.
К утру все тело Верочки онемело от напряженного, неподвижного сидения у постели сестры.
Спал отец, похоже — спала и Наталья. И Верочка боялась встать, чтобы ее не потревожить. Полотенце на голове Натальи напоминало бинты раненого. Казалось, на нем вот–вот выступит кровь. Верочке было немножко жутко. Она представила себя сестричкой в госпитале, где много таких забинтованных голов, рук, ног… «Смогла бы я, сумела бы ходить за ними, помогать? — подумала Верочка. И тут же вспомнился Алексей — хромающий и пытающийся скрыть свою хромоту. — А ведь около него тоже кто–то сидел вот так…» И Верочка вдруг почувствовала уверенность, силу и неожиданно для себя вслух промолвила:
— Смогла бы!
Потревожил ли голос или еще что, но Наталья открыла глаза и тихо протянула:
— Пить.
— Сейчас, сейчас, Наташенька. — В голосе Верочки слышалась забота; она протянула руку, но в кружке не оказалось больше воды.
— Наташа, потерпи. Я сейчас. Я тебе свеженькую приготовлю, кисленькую…
Привстав, Верочка осторожно коснулась сухой, пылающей руки сестры. Рука Натальи слегка дрогнула.
— Верочка, это ты? Спасибо.
— Тебе лучше, да? Ты уже меня узнаешь?
Верочка нагнулась и кончиками пальцев погладила щеку сестры, отодвинула от глаз полотенце.
— Полежи, я сейчас… Я тебе попить приготовлю…
Верочка говорила торопливо, сдобно боясь, что остановится и тогда уже что–то не скажет, забудет. Она не знала, что нужно сказать, но всем своим чистым и добрым сердцем почувствовала, что говорить нужно, говорить ласково, и это сейчас будет действовать на Наталью, как лекарство.