Прямо передо мной, немного отступив от тротуара, стоит внушительный георгианский дом с двойным фасадом. Садик перед ним весь в снегу, а вишнево-красная дверь кажется особенно яркой. Перед поездкой я с помощью «гугловских» карт и снятого здесь новостного сюжета хорошенько рассмотрела дом Фишера и теперь сразу понимаю, что действительно приехала куда надо. Больше того: я вижу, что в окне горит свет, – значит, Джеймс Фишер дома.
Но подъехать ближе мне так и не удается: на тротуаре напротив я с ужасом замечаю небольшую толпу. И это не просто толпа – это пресса. Моя первая реакция – ударить по тормозам, повернуться на сто восемьдесят градусов и дать деру. Но это сразу привлечет их внимание ко мне. Так что я ограничиваюсь тем, что поднимаю шарф, закрывая им нижнюю часть лица, съезжаю пониже на сиденье и проезжаю мимо них с такой скоростью, какую только могу развить, не рискуя возбудить подозрения.
Черт. Как же я не подумала, что они наверняка еще здесь? Их присутствие пускает ко дну мой незамысловатый план просто подойти к дому Фишера и позвонить в дверь. Журналистам наверняка понравится, если они обнаружат, что я здесь, в Крэнборне. Один бог знает, какими заголовками будут пестреть завтрашние газеты! «Похитительница детей снова берется за свое!», не меньше.
Возможно, это вообще была плохая идея. Что я здесь делаю? Я не репортер, не частный сыщик, я – садовница. Такие вещи не по моей части. С чего я решила, что справлюсь с этим сама?
Промчавшись по улице, снова оказываюсь в поле. Нахожу небольшую площадку для автомобилей, останавливаюсь, глушу мотор и гашу в машине свет. Тишина. Снежинки медленно тают на ветровом стекле, за ним сгущаются сумерки цвета линялых чернил. Что теперь? Через час, если не раньше, световой день кончится. Не очень-то мне улыбается болтаться по местным проселкам в темноте. Так что если я хочу что-то сделать, то надо браться за это сейчас, пока еще светло.
Заматываю шарф так, чтобы он полностью скрывал всю нижнюю половину моего лица, и сдвигаю пониже шапку, из-под которой теперь торчат одни глаза и переносица. Раз уж я не могу просто подойти к двери и позвонить, как все люди, придется искать какой-то обходной путь.
Чтобы не дать себе шанс отговорить себя от задуманного, выхожу из машины и топаю по дороге назад, к домам. По снегу за мной тянется едва заметная цепочка следов. Каждый раз, когда мимо, разбрызгивая песок и грязь, проносится очередная машина, мне приходится едва ли не нырять в живую изгородь. Из пешеходов мне попадается всего один старикан: видимо, такой же сумасшедший, как я, он выгуливает старую облезлую овчарку. Проходя мимо, он говорит «добрый вечер» и касается ладонью козырька фуражки. Я киваю, бормочу что-то в ответ и тут же с удвоенной скоростью припускаю дальше, к деревне.