Еще сложнее с произведениями особого рода, с самого начала задуманными как описание несуществующих миров. Я имею в виду жанр Утопии. «Золотая книга» Томаса Мора и «Город Солнца» Томазо Кампанеллы написаны как художественные произведения о несуществующих странах. Это было ясно и авторам и большинству читателей современников, кроме разве что самых наивных. Но… И тут есть «но». Эти книги писались в принятой тогда манере — с вымышленными героями, диалогами и даже интригой — но задумывались все-таки как научные трактаты. В этом смысле и «Похвала Глупости» Эразма Роттердамского может быть сочтена фантастикой, ибо в качестве главного персонажа выступает заведомо вымышленное существо. Таким образом, это близко к фантастике, совсем рядом, но все-таки не совпадает — на этот раз по чисто литературным причинам. Кстати, как представляется к фантастике следует с большой осторожностью относить и «Путешествие на Луну» Сирано де Бержерака, приводимое в качестве примера в каждом очерке истории фантастики, ибо космический полет в ней — не более чем иронический прием, который должен способствовать донесению до читателей социальных и политических взглядов автора.
Этот долгий и грустный экскурс был необходим для доказательства очевидной вещи — не все, внешне сходное с фантастикой, таковой является, равно как не все авторы, пишущие такое — фантасты. Не обязательно ссылаться на Гомера. Скажем, к фантастам никто не относит наших современников Чингиза Айтматова и Петра Проскурина, хотя в ряде произведений они вполне сознательно использовали метод фантастики (полеты в космос). Некая грань, не всегда даже могущая быть точно обозначенной, все-таки ощущается. Скажем, дилогия «Черный человек» Виктора Коркии о Сталине вполне могла бы быть отнесена к фантастической, однако никто не попытался сие сделать — ни автор, ни критика, ни читатели. И в целом, правильно.
Так что же остается? Вопрос, как видим, очень непростой. Современная фантастика реальна, как реальны те шесть десятков авторов, те два взвода, которые эту фантастику пишут и публикуют. Что же их объединяет, кроме конвентов и книжных серий?
Попробуем, по завету великих, пойти другим путем. Поэт в России (и в бывшем СССР), как известно, больше чем поэт. Он прежде всего чиновник, литератор на должности. Иначе и быть не могло. Достаточно вспомнить трагикомический диалог на суде над Иосифом Бродским. Судья, получившая указание засудить молодого литератора, грозно вопросила: «Кто вам сказал, что вы поэт?» Вопрос не такой идиотский, как может показаться, ибо в тоталитарном обществе поэт — должность, а не род занятий и не призвание. Например, Юрий Андропов писал неплохие сонеты, но в литераторы его никто и не думал зачислять. Ответ Бродского («Я думал, это от Бога!») в этом смысле абсолютно неверен. Но трагикомизм ситуации в том, что прав был Бродский, а не судья, ибо у подсудимого имелись справки, что поэт заключил соответствующие договора с издательствами. Он все-таки имел право быть поэтом, пусть даже, так сказать, исполняющим обязанности, ибо не состоял в Союзе Писателей.