– Чем шантажировали-то? – засмеялся Павел, помнивший обеих бабуль Олега.
– Своей преждевременной смертью от инфаркта, инсульта, оторвавшегося тромба и прочих гадостей одновременно.
В Каширу избавляться от пагубного пристрастия к никотину Олег отправился в одиночестве. В тот день и Павел, и Сергей были очень заняты и компанию ему составить не могли. Ясень выдал другу машину своей сестры Веры, маленькую «Ауди» А4. На ней Грушин и отправился за сто километров от Москвы, на высокий берег Оки.
Съездил он благополучно, вернулся окрылённым, устроил показательное сожжение полупустой пачки сигарет в камине дома Рябининых и, довольный, отправился спать. В последующие дни к сигаретам не притрагивался, зато исправно пил по часам какие-то настои трав, выданных ему каширской бабулькой. При этом от воздуха ли Отчизны, в смысле, дыма Отечества, от возможности ли хорошенько выспаться или по какой другой причине, но выглядел он день ото дня всё лучше и лучше. Друзья только диву давались, видя такие перемены. Ясень, склонный к добровольному возложению на себя обязанностей свахи, всплёскивал руками и задумчиво тянул:
– Хорош жаних… Такому бы жаниху да невесту получше… Хочешь, мы тебя женим?
Олег на это загадочно улыбался и молчал.
– Что молчишь? – не выдерживал деятельный Ясень. – Не хочешь? Или у тебя там, в твоём Ингольштадте, уже какая-нибудь фройляйн завелась? Брось её немедленно! Не дури! Она ж тебя угробит! Или ты её. Не зря же говорят: что русскому хорошо, то немцу смерть. Но учти, наоборот тоже действует. Фройляйн хороша для «фрицев». Для нас она решительно не подходит. А ты мне дорог как память о давно прошедшей юности. Я не хочу тебя терять!
– Я не-е хочу-у тебя-а теряя-а-а-ать! Ты мне-е ка-а-ак па-а-амять очень до-о-орог! – во всю глотку пропел Павел, присутствовавший при разговоре. – Олеж, не слушай ты нашего заслуженного сваха. Любви все нации покорны! Полюбил немку, так мы её примем, как родную. И тоже полюбим.
– Не-е-е! Я её любить отказываюсь. Вы как хотите, но во мне генетическая память говорит. Да что я несу? Не говорит, а вопиет, надрывается, сердешная. Я немцев, конечно, ни в чём не виню, понимаю, что всё дела давно минувших дней. Но как только слышу немецкую речь, то за себя перестаю отвечать. Во мне сразу просыпается один дед-танкист, другой дед – белорусский партизан, бабушка-медсестра и вторая бабушка – «ночная ведьма». И всё. Ничего не могу с собой поделать. Сразу тянет пускать под откос поезда и идти в атаку. В крайнем случае, бомбить вражеские аэродромы. Так что в целях безопасности поездов и аэродромов требую только нашу, отечественную невесту!